Отсутствовал ответ и на самый важный, решающий вопрос: почему именно выстрел в Смольном 1 декабря 1934 г. послужил для Сталина поводом для начала устранения своих политических противников с помощью репрессий? Ведь если принять во внимание то, на чем даже сегодня упорно настаивают последовательные антисталинисты безотносительно к их политической ориентации, — чисто патологические черты характера Сталина, приписываемая ему паранойя, постоянный и безосновательный, безумный страх за свою жизнь, власть, судьбу, то следует оценить два события. Два события, позволявших Сталину, пожелай он того, начать ликвидацию своих противников более чем на год раньше.

Как достаточно хорошо известно, 18 августа 1933 г. у Сталина начался очередной отпуск, который он решил использовать и для ознакомительной поездки по стране. Из Москвы Сталин выехал поездом «особой нормы» в Нижний Новгород. Там пересел на теплоход «Клара Цеткин» и плыл до Сталинграда. Четыре дня путешествия по Волге в компании с Ворошиловым, Ждановым и начальником оперативного отдела ОГПУ и по совместительству специального отделения (охраны) К. В. Паукером пролетели незаметно. Столь же спокойной, ничем не нарушаемой оказалась и поездка автомобилем от Сталинграда до Сальска, посещение воинской части и конного завода, где хозяином выступил инспектор кавалерии РККА С. М. Буденный. От Сальска через Тихорецкую до Сочи Сталин и Ворошилов снова ехали поездом.

25 августа в 23 часа 55 минут они прибыли в Сочи, а спустя примерно час выехали на «Бьюике» Сталина на одну из правительственных дач — «Зеленую рощу» близ Мацесты. И практически сразу же, при проезде через небольшой Ривьерский мост в самом центре Сочи, произошло то, что на языке милицейских протоколов ныне именуется дорожно-транспортным происшествием. На «Бьюик», в котором сидели Сталин с Ворошиловым, налетел грузовик. Охрана, находившаяся во второй, хвостовой машине, немедленно открыла стрельбу. Испуганный более других всем происшедшим шофер грузовика — им оказался некий Арешидзе, изрядно выпивший перед злополучным рейсом, — тут же скрылся, пользуясь темнотой и знанием местности. После непродолжительной задержки Сталин и Ворошилов поехали дальше. На следующее утро в Сочи были приняты экстраординарные меры, издано и расклеено по всем улицам постановление горисполкома, ужесточавшее правила дорожного движения во всем районе: все без исключения шоферы обязаны были незамедлительно пройти перерегистрацию и заодно дать подписку в том, что будут нести самую строгую ответственность за любые, даже незначительные нарушения вводимых правил.

Месяц спустя, 23 сентября, Сталин, уже перебравшийся на другую дачу — «Холодную речку» близ Гагры, решил совершить морскую прогулку на незадолго до того доставленном из Ленинграда катере «Красная заезда». В 13 часов 30 минут катер отвалил от причала и взял курс на юг, к мысу Пицунда, где Сталин и сошел на берег. После пикника отправился назад, на дачу. Однако разыгравшаяся непогода, поднявшая сильную волну, затянула возвращение на лишних два часа. Уже при подходе к Гагре, примерно в 17 часов, катер был внезапно обстрелян с берега из винтовки. К счастью для всех, пули легли в воду и на борту никто не пострадал.

Поздно вечером из Тбилиси в Пицунду прибыли 1-й секретарь Заккрайкома Л. П. Берия и начальник управления погранвойск НКВД ЗСФСР С. А. Гоглидзе. Согласно бытующей легенде именно они якобы инспирировали это покушение на Сталина лишь для того, чтобы Лаврентий Павлович смог прикрыть собою любимого вождя, спасти ему жизнь и доказать тем самым свою безграничную преданность, готовность погибнуть, но обезопасить Иосифа Виссарионовича. На самом же деле Берии пришлось всячески оправдываться, доказывать свою невиновность и непричастность к происшедшему, вместе с Гоглидзе и Н. С. Власиком, в то время помощником начальника 4-го отделения (охраны) высших должностных лиц страны оперотдела ОГПУ, отдыхающими на Черноморском побережье Кавказа, проводить расследование инцидента. Им требовалось во что бы то ни стало найти «стрелочников», чтобы именно на них и возложить всю вину за очередное чрезвычайное происшествие.

Спустя два дня до истины удалось докопаться. Установили, что была допущена преступная небрежность, что пограничный пост не был информирован о задержке катера, что рядовой пограничник никак не отреагировал на появление «неизвестного» судна в закрытой зоне, а командир отделения Лавров, проявив излишнюю инициативу, выхватил у подчиненного винтовку и сделал положенные по уставу три предупредительных выстрела.

Обо всем этом по ходу расследования Власик, Берия и Гоглидзе сообщали в Москву Ягоде и вернувшемуся к месту службы Паукеру по нескольку раз в день. И с огромным трудом, но все же сумели доказать свою непричастность к происшедшему, определить истинных виновных — шестерых пограничников — тех, кто находился в наряде, включая Лаврова, и их командиров — начальника поста Гетманенко, начальника погранотряда Абхазии Микеладзе[23].

Это покажется сегодня странным, но Сталин даже не предложил следствию рассматривать каждое из чрезвычайных происшествий порознь как возможные теракты, а оба вместе — как действия неких заговорщиков.

Коренным образом он изменил свое отношение к такого рода событиям лишь после ленинградских событий.

Практически два года после убийства Кирова, несмотря на выдвинутый официально новый тезис о терроризме как основном орудии бывшей оппозиции, оставалась без изменений служба охраны высших должностных лиц СССР. Она была образована в октябре 1920 г. как специальное отделение при президиуме коллегии ВЧК и насчитывала всего 14 человек, которыми руководил А. Я. Беленький. В 1930 г. спецотделение вошло в состав оперативного отдела ОГПУ, получив шефом К. В. Паукера. И возросло за все время существования до немногим более ста человек, что объяснялось просто. Если с конца 1920 г. сотрудники спецотделения обеспечивали безопасность только троих — Ленина, Троцкого и Дзержинского, то начиная с 8 июня 1927 г. — уже семнадцати — всех членов и кандидатов в члены ПБ (они же и руководство СНК СССР). Лишь с назначением Ежова наркомом внутренних дел в структуре ГУГБ 28 ноября 1936 г. образовали самостоятельный первый отдел (охраны)[24].

Ответы на вопросы, поставленные в предыдущей главе, как и объяснение лишь мнимой загадочности репрессий, последовавших за убийством Кирова, кроются в тех событиях, которые произошли за весьма короткий отрезок времени. Тот, что разделил два сообщения. НКВД — опубликованное во всех центральных газетах 23 декабря 1934 г., несомненно, согласованное с узким руководством: «Следствие установило отсутствие достаточных данных (выделено мной — Ю.Ж.) для предания суду» Зиновьева и Каменева. И второе — прокуратуры СССР, появившееся также в центральных газетах, но через три недели, 16 января 1935 г. Оно было прямо противоположным по содержанию — о найденных якобы доказательствах причастности Зиновьева и Каменева к убийству Кирова.