– Могу ли я войти? – спросила она. – Фелисити, я должна рассказать тебе кое-что о Видале и о том, в чем ты обвиняла его.

Флис оцепенела. Только сейчас она поняла, что во время ссоры с Видалем совсем забыла, что на террасе присутствует его мать. Герцогиня стала невольным свидетелем ее несдержанности. Не в состоянии сделать что-либо еще, Флис кивнула и впустила женщину.

– Я обязана поговорить с тобой, – заявила герцогиня, когда они устроились напротив друг друга в креслах у камина. – Ни одной матери не понравится выслушивать обвинения в адрес своего ребенка. Когда-нибудь ты это поймешь. Но поговорить с тобой я хочу не только из-за Видаля, но и ради тебя. Поверь, Фелисити, чувства горечи и обиды разрушают. Со временем они могут уничтожить человека, и у него не останется ничего, кроме этих чувств. Мне ненавистна мысль, что это может произойти и с тобой – особенно потому, что для этого нет никаких причин.

– Простите меня, если я причинила вам боль или оскорбила, – извинилась Флис. – Я не хотела этого, но то, как повел себя Видаль, не позволяя мне общаться с собственным отцом…

– Нет, это неправда. Так решил вовсе не Видаль. Наоборот. Ты очень многим ему обязана, и благодаря ему у тебя… Ох! – Герцогиня в испуге прикрыла рот рукой и покачала головой. – Я пришла сюда, только чтобы защитить Видаля, а не обвинять тебя. Но я дала волю эмоциям. Пожалуйста, забудь мои слова.

Забыть? Это невозможно.

– Значит, это неправда? – настойчиво спросила Флис. – И чем я ему обязана? Пожалуйста, объясните мне.

– Я не могу продолжать, – взволнованно ответила герцогиня. – Я и так сказала слишком много.

– Теперь вы не имеете права промолчать, – запротестовала Фелисити. – Пожалуйста. Я жду.

– Прости меня. Я не должна была приходить к тебе. Я так злюсь на себя! Прости меня, Фелисити, – повторила она, встала и вышла из комнаты.

Фелисити уставилась на закрытую дверь. Что имела в виду герцогиня? О чем она начала говорить и почему отказалась продолжать? Конечно, это естественно, что мать хочет защитить своего ребенка. Но в голосе герцогини слышалось нечто большее, чем просто материнское чувство. Она, без сомнения, что-то знала – то, что Флис было неведомо. Чего это касается? Ее отца? Того, что ей не позволяли с ним общаться? Флис хотела узнать все, и только один человек мог рассказать ей правду, если она наберется смелости обратиться к нему.

Видаль. Но хватит ли ей этой самой смелости?

Недомолвки герцогини заставили Фелисити почувствовать, будто в комнате, которую, как ей казалось, она хорошо изучила, появилась потайная дверь. Возможно, за этой дверью нет ничего нового для нее, никаких секретов, ни темноты, которой она могла бы испугаться. Но что же там кроется? Что, если?.. Что там может быть? Видаль заявил, что именно он прервал их переписку с отцом и не позволил Флис больше писать ему. Разве нет?

Необходимо поговорить с ним.

Когда Фелисити спросила у Розы, где Видаль, та ответила, что герцог в своем кабинете. По тону экономки было ясно, что он не хочет, чтобы его отвлекали.

Не дав себе времени поменять решение, Флис стала подниматься по лестнице. Она чувствовала, как у нее свело живот и дрожат колени. Пока Флис шла по коридору, одна ее половина хотела развернуться и сбежать. Смелость быстро покидала молодую женщину.

Дверь в кабинет Видаля была приоткрыта. Фелисити неуверенно постучалась и подождала. Ответа не последовало.

Молодая женщина уже собралась уйти, когда услышала голос Видаля. Он приказал что-то на испанском языке. Фелисити повернула ручку двери. Она не пила алкоголь, однако ощущала легкое головокружение.

Первое, что бросилось Флис в глаза, когда она зашла внутрь, – это то, что кабинет отделан в более современном стиле, чем все остальные помещения особняка. В интерьере преобладали оттенки серого. Кабинет был обставлен офисной мебелью. Затем она увидела Видаля, стоящего в дверях между офисом и смежной с ним ванной комнатой. На нем было только полотенце, повязанное вокруг бедер. По взгляду Видаля было ясно, что он не ожидал увидеть Флис.

Потерявшая дар речи, беспомощная от любви и желания Фелисити, осознавая, что все ее порывы могут быть отвергнуты, заставила себя отвести взгляд.

Она поняла, что Видаль вызвал к себе служанку и поэтому говорил по-испански. Очевидно, он был совсем не рад ее приходу – об этом свидетельствовал его мрачный вид.

К разочарованию Флис, он отвернулся и собрался зайти в ванную.

– Нет! – запротестовала молодая женщина, бросившись к Видалю и замерев на месте, когда он резко обернулся. Между ними оставалась всего лишь пара шагов. – Я хочу поговорить с тобой. Мне необходимо кое-что выяснить.

– И что же?

«Почему ты не давал мне общаться с моим отцом?» – вот что собиралась спросить Флис, но вместо этого она поинтересовалась:

– Скажи, ты был инициатором того, чтобы я не могла переписываться с отцом?

Наступила напряженная тишина, и Фелисити поняла, что ее вопрос застал Видаля врасплох.

– Почему ты спрашиваешь меня об этом?

Может быть, лучше соврать и заявить, что причиной является всего лишь ее любопытство? Но если она хочет услышать правду, стоит напрямую высказать свои подозрения. Флис глубоко вздохнула:

– Твоя мама кое о чем случайно проговорилась, и это заставило меня засомневаться в том, что мне известно.

– Это решение было принято в твоих же интересах, – осторожно начал Видаль.

Флис почувствовала, как тщательно он выбирает слова. Слишком тщательно, будто хочет что-то скрыть или защитить кого-то.

– Кто принял это решение? – спросила она и добавила решительно: – Видаль, я имею право знать. Кто принял его и зачем? Если ты не скажешь мне, я вернусь к твоей матери и буду задавать ей этот вопрос до тех пор, пока она не ответит, – пригрозила Флис.

– У тебя ничего не получится.

– Тогда ответь сам. Это была твоя бабушка? Мой отец? Наверняка кто-то из них. Больше некому. Еще это могла быть моя мама… – Флис практически говорила сама с собой, но, когда Видаль неожиданно дернул головой и напрягся при упоминании ее матери, она застыла, не веря. Голос изменил ей. Она продолжила шепотом: – Моя мама? Это была моя мама? Скажи мне правду, Видаль. Я хочу знать все.

– Аннабель считала, что поступает в твоих интересах, – уклончиво ответил он.

– Моя мама?! Но это ты вернул мое письмо. Ты… – Потрясенная Флис произнесла дрожащим голосом: – Я не понимаю.

Видалю захотелось подойти к Флис и крепко ее обнять, но он поборол этот порыв. Он поклялся, что позволит ей быть свободной, не будет отягощать ее своей любовью. Конечно, тяжело наблюдать, как страдает женщина, и не иметь возможности поддержать ее.

Все, что мог сделать Видаль, – это тихо сказать:

– Позволь мне объяснить.