Пока Сабельников воевал с чертями, Туркина с Ежовым работали в кабинете Зины, совещаясь о чем-то важном. Совещание проходило в столь интенсивном ритме, что секретарь на цыпочках вышла из приемной, плотно закрыла дверь и прижала ее своим телом. Так стояла, как верный часовой на страже, полтора часа, не пропуская желающих попасть к Зинаиде Олеговне на прием.

Маленькие слабости первых людей в виде сексуальных утех на рабочих местах никого в белом доме не шокировали, воспринимались как потребность организма в тех или иных функциях. Некоторым повезло, и они умеют использовать потребности плоти. Так думали мелкие клерки. К этим «некоторым» относится Зиночка. Всем, кроме ее мужа, известно, что карьеру она сделала вовсе не умом и талантом. Это ее умение в определенных кругах вызывало уважение, потому как красотой Зинаида не блистает. Личико у нее заурядное, а смотри-ка, поднялась от простой служащей до заведующей культурой. Нанося сокрушительные удары по культуре города тем, что совала нос туда, где ровным счетом ничего не понимала, она чувствовала в себе неисчерпаемые силы, которым негде было развернуться. Зина указывала музыкантам и артистам, как надо играть, художникам – писать, танцорам – танцевать и во что одеваться, чтоб выглядеть прилично. Она наказывала, разгоняла пусть способных, но непочтительных, заявляя во всеуслышание: «Незаменимых нет». Это была самая крылатая фраза во времена культурной революции в городе, проходившей под руководством Зиночки. Покончив с культурой, она добралась – где лестью, где настойчивостью, где на спине, где на четвереньках, как в музее, – до социальной сферы. И попала в круг, не пускавший в свой клан женщин. В городе N патриархальные традиции, но Зина смогла их преодолеть. В общем, приходится признать: она – незаурядная личность.

Часа в четыре они вновь собрались у мэра, выглядевшего немного всклокоченным, измученным и отекшим. Попробовали выработать стратегию втроем. Не выработали. Созвонились с Фоменко, Медведкиным и Бражником. У первого запарка в банке, второй примчался сразу же, третий выдержал паузу. Одновременно с Медведкиным пожаловал и Хрусталев. Выслушав сбивчивые предложения, по его мнению совершенно глупые, он неуверенно высказался, что следует поискать средства борьбы с привидениями и призраками в книгах. Вопреки ожиданиям, компания загалдела одобрительно: мол, неси, что ж ты раньше-то не доставил литературу!

Хрусталев умчался за пособиями по спиритизму, а в это время Степан Заречный, находясь в автомобиле, звонил жене:

– Янка, ну не сердись. Ну правда я на работе. Яна, прошу тебя, принеси чего-нибудь пожрать, а! Мы с голодухи помираем. Нас двое: я и мой водитель. Мы стоим у белого дома в машине цвета маренго, под номером 002. Сейчас приедет, – сообщил он Толику и вдруг вытянул шею: – О! Вот еще один. Как мухи на мед слетаются.

Бражник, воровато оглядевшись по сторонам, бросил в урну сигарету, поспешил внутрь белого дома. Толик поправил Степу:

– То пчелы на мед слетаются, а эти все больше на говно.

– Так, значит, шесть, – посчитал Степа. – Не хватает только банкира. Или, может, он уже там? Ладно, ждем.

Ждать и догонять – дело хуже некуда для человека, привыкшего к порядку и размеренной жизни. Однако ждать, выжидать, поджидать – неотъемлемый аспект работы Заречного Степана. А уж без «догонять» просто немыслимо представить ни одного опера. Это все равно что кино без экрана или цирк без клоуна. И если нет выдержки и терпения, то лучше заняться разведением кур и кроликов, нежели служить в правоохранительных органах. Степа, поспав часа три, проснулся со свежей головой и надумал понаблюдать за белым домом. Поскольку призрак Рощина времени отпустил семерке и себе слишком мало, то он способен объявиться где угодно, чтобы пойти в атаку. Семерка наверняка тоже не дремлет, очень не хочет быть уничтоженной, значит, станет держаться вместе, готовясь к обороне. Что и подтвердилось – все семеро слетелись в одну клетку. Да ведь особого выбора действий у Степы пока нет. Это был тот случай, когда не знаешь, как поступать дальше. За Рощиным не проследишь, его же нет. Остается ждать и наблюдать за господами, а те должны начать действовать сами.

– Слушай, Степа, я тут словарь веду. Хочешь, почитаю?

У белого дома они торчали давно, затерявшись среди припаркованных машин, коих здесь стояло множество. От скуки уже можно было подохнуть, вот Толик и предложил вариант развлечения. Его страсть к собиранию слов, смысл которых можно вывернуть, Степе известна, не раз Толик зачитывал свои опусы, но обижать водителя отказом не стал:

– Ну валяй.

– Смотри, слово «оперуполномоченный» – опер упал намоченный. Ха-ха-ха. Или «автомат» – автоматический мат. А «компромат» – компромиссный мат.

– Ништяк, – согласился Степа, занимавшийся тем, что прокручивал в уме все сведения о Рощине и не спускал глаз со входа в здание.

– Привет! Это я!

На заднее сиденье плюхнулась хорошенькая, рыженькая и пухленькая девушка, держа в руках пакет и сумку на длинном ремне. Обхватив за шею Степу, чмокнула его несколько раз в щеку. После сунула не успевшим опомниться мужчинам по толстенному бутерброду из ломтей хлеба, меж которыми лежали котлеты, сало, зелень и сыр. Достала термос, налила в эмалированные кружки чай, тараторя, как пулемет:

– Десять дней от тебя ни слуху ни духу, вдруг звонишь и требуешь еды, а не меня. Даже не спросил, может, тебя бросила, может, я уже замуж успела выйти за другого, умерла, в конце концов! Нет, ты уверен, что я никуда не денусь. Чего? – Степа мычал с набитым ртом, но по интонации было похоже, что возражал. – Значит, так, Степочка. Ты жениться предлагал? Предлагал. Сегодня или никогда, а то у тебя постоянно нет времени. Так и умру старой девой.

– Сегодня не получится, – Степа наконец проглотил кусок и смог говорить. – Я на службе день и ночь... у меня важное задание...

– Ничего, Степа, я с тобой буду служить день и ночь...

– Янка, тихо, не мешай! – заерзал Степа, увидев бегущего к белому дому Фоменко. – Вот еще один. Ого, как торопится! При его комплекции так бегать – удар хватит. Телохранители остались в машине. Зачем ему телохранители, кому он нужен? Ах да, Рощину. Теперь зверинец в полном составе. Что ж, дело к ночи. Наверняка они что-то замыслили. Слушай, Толян, сгоняй-ка в управу, добудь прибор ночного видения и обыкновенный бинокль. Скажи, на несколько дней нам нужно. Мы тебя здесь подождем.

– А вдруг заметят тебя? Поймут же, что ты шпионишь за ними.

– Не заметят, я за Янкой спрячусь. Выходим, Яна.

Фоменко ворвался в кабинет с потерянным видом, красный и мокрый от пота. Вообще-то с него всегда, и зимой и летом, пот течет в три ручья. Поразило другое. Этот человек, который обычно несет себя как хрустальный сосуд – торжественно и чинно, с внешним благородством представителя древнего рода, какого, правда, у него и в помине нет, так вот именно этот человек предстал пред очами шестерки с видом проигравшегося в пух и прах игрока. Он рухнул в кресло, обвел всех отчаянным взглядом и произнес, плохо ворочая губами: