Андрей протянул ему удостоверение, представился. Вежливость, видимо, тронула старшину, он дал знак автоматчикам, те отпустили Довбню.

— Сами дойдем до штаба, возьмем допуск, не волнуйся, отец, — сказал Андрей, угощая всех троих сигаретами.

— Ну что ж, если так, — буркнул старшина, — под вашу ответственность.

Трое удалились. Довбня, пытливо посмотрев на лейтенанта, вздохнул:

— Видно, бесполезное дело.

— Смотрите, а то я могу взять допуск.

— Не надо.

Андрей понял, что милиционер просто сжалился над ним, и едва не сказал спасибо.

— Но уж извиняйте, вынужден буду доложить вашему начальству. Долг службы.

— Ясно…

Довбня все еще переминался с ноги на ногу, буравя спутника взглядом, — будто чего-то ждал. И Андрей, как бы подчиняясь чужому вызову, неожиданно для себя вдруг выпалил:

— Доложите… доложите, что взяли — мы… Могу даже подписать протокол, как там это делается у вас. Или поверить на слово?

Довбня пристально, тяжело посмотрел на него — в глубине его стальных глаз словно бы мелькнула тень усмешки — и присел на пенек, усиленно дымя самокруткой. Потом сказал отрывисто:

— Ты не говорил, я не слышал.

— Не надо меня жалеть, старшина. Будем себе верны…

Тот не сразу ответил, все еще глядя исподлобья со своего пенька.

— Ты что, дурак, что ли?.. — Голос его осип. — Протоколы… Нет доказательств, ясно?

Теперь он смотрел на своего спутника зло, почти с испугом.

— Я не дурак, — ответил Андрей, — но и ты не поп-исповедник. Сначала мораль преподнес, а теперь доволен, грехи отпускаешь?

Старшина молчал, губы его слегка подрагивали. Андрей не дал ему вымолвить слова:

— Пойдем, он тут где-то. Доказательства? У нас бензина мало, где-то он тут… Солдаты — мои. Я отвечаю, это уже не твоя забота…

Довбня с кряхтеньем поднялся с пенька, отряхнул полушубок:

— При чем тут ты, дурья башка? — Довбня сплюнул. — Скажи спасибо — выборы на носу. А мы дадим врагу пищу, жирную жратву, надо же понимать момент…

— «Обстоятельства», что ли?

Довбня сердито насупился, на скулах налились желваки. А перед Андреем вдруг встало милое, исполненное беспомощной укоризны, потерянное лицо Горпины, партизанской связной, пожертвовавшей своим счастьем, чтобы спасти людей. Ох, не о свинье она жалела, нет. Обмануть ее сейчас, нет, не просто обмануть, напрочь откреститься от своих действий после того, как она узнала правду, — значило предать самое дорогое.

Все это он спокойно выложил поникшему Довбне.

И почувствовал, как гора свалилась с плеч, и знал уже, что не отступит, иного пути нет. И только сердце отстукивало тяжело и гулко.

— Ну-ну, — сказал Довбня.

— У меня дома нет бумаги. Пойдем, напишу рапорт и отправлю в полк. Твое дело сторона. Сами разберутся…

Под вечер вернулся Юра, веселый, возбужденный, промерзший до синевы, стал докладывать, едва переступив порог:

— Все сделано, товарищ лейтенант, вчистую…

— Как?

— Вчистую… Это Колька велел передать… — И, словно опомнившись, потупился, качнул головой осуждающе: — Нехорошо все это…

Андрея вдруг разобрало, прямо все закипело внутри.

— Ты хоть глаза-то подними, агнец божий, — оборвал он его. — Тебе что-то не нравится, чистюля, можешь отказаться, уйти из помощников, тем более что некому тебе скоро будет помогать…

— Вы… не то говорите, товарищ…

— Что сделано?

Юра заморгал длинными своими ресницами и стал похож на обиженную девчонку.

— Ну, я прошел всю колонну — нет. Тогда я понял, что он, наверное, подался в полк, иначе говоря, решил ехать, пока хватит горючего, следовательно, где-то застрял по дороге. Я все рассчитал, не ошибся. И — на станцию, дороги-то идут параллельно. Вскочил в товарняк и смотрю в оба… — Незаметно для себя Юра увлекся рассказом, глаза его разгорелись, воображению его, должно быть, рисовалось опасное приключение, героем которого он невольно стал…

— Дальше!

— Ну, смотрю и вижу — на опушке он! Я сразу узнал по отбитому ящику, спрыгнул на ходу. Как в столб не угодил, вот столечко осталось, а то бы все!.. — Он счастливо перевел дыхание и сразу сник, видимо, понял — хвастаться-то нечем… — В общем, снова сел на товарняк. В полку взял у дневального бензин, заправились. Остатки туши закопали…

«Все правильно. Подробности ни к чему. И солдаты не должны отвечать за своего растяпу командира»…

— А почему…

— Что?..

— Вы сказали: скоро некому будет помогать.

— Потому!.. Собери сейчас же всех сюда.

— А Мурзаева?

— А что Мурзаев?

— На часах.

— Ничего. Не украдут нас светлым вечером. Сами воры.

Они сидели перед ним с понурым видом. Лахно, двигая бровями, время от времени вздыхал, хотя к происшествию никакого отношения не имел, да и все остальные — тоже. Кроме Бабенко, преданно глядевшего в рот командиру. Андрей подумал об отосланном рапорте, о том, что скоро им расставаться, что, может быть, он никогда больше не увидит их.

Бесславный исход… Но тут уж ничего не поделаешь, все правильно…

Он постарался объяснить им смысл происшедшего, сказал о Горпине, и, кажется, все поняли, лишь в похожих на пуговки глазах Бабенко возникло легкое волнение — не уловил он, что ли, куда клонит командир…

— Значить, самим голову в петлю?

— Позор, всем нам позор, — сказал Мурзаев и зло покосился на Бабенко…

— А ты что, ангел? Мясо жрал?.. Хотя ты ж не ешь свинины…

— Прекратите болтовню!

Бабенко затих, а Мурзаев огрызнулся:

— Смотри какой храбрый. Храбрый не тот, кто ошибается, а кто ошибку умеет признать.

— Что сейчас-то… — буркнул Политкин, — признавай не признавай… А что сварили, то и съедим.

— Кто вас подбил на это? — наконец спросил Андрей.

Курносое лицо Бабенко, еще хранившее детскую свежесть, с чуть заметными морщинами у рта, изобразило мучительные усилия. Трусит? Не хочет выдавать Кольку? В эту минуту Андрею захотелось, чтобы и впрямь было именно так. Пусть лучше ЧП, нелепый случай, нежели чья-то продуманная операция. Тогда худо. Значит, враг рядом, коварный, жестокий. И независимо от того, чем кончится дело, беды не миновать.

— Ты пойми, — сказал он как можно спокойней, не спуская глаз с ефрейтора, — пойми, мне нужна правда. Все равно это повиснет на нас. Я не собираюсь выгораживаться.

— Жаль, — только и сказал Бабенко. — Брали мы с Колькой.

— Я не о том спрашиваю.

— Я и думаю — откуда пошло? Мы ж не в себе были от этой бурды — подмешали нам какой-то гадости. Кто-то из этих парубков, шо со Степаном. Что б нам было с той опары? Взбаламутили нас!..

— Кто?

— Кто его знает, до беса их было.

— Степан?

— Да… нет вроде. — Ефрейтор беспомощно пожал плечами.

«Все, — подумал Андрей, — концов нет, парубков этих искать бесполезно, да никто и не признается, а если бы и признался: ну, сболтнул спьяну, пошутил. А клюнули-то свои — от этого не уйдешь».

— Как это было?

— Да