течь, как им вздумается, а не под диктовку обстоятельств. Давайте, ленивицы, теките, клетка отперта: «Кролик, беги!» Но мысли, они капризные существа, мы им не хозяева. Мысли — это река, на берегу которой мы сидим. Что там она принесёт на своей спине в следующую минуту? Целую жизнь я приглядывался к своему механизму мыслеобразования, но так ничего в нём и не постиг. Даже К. Прибрам со своей книжкой «Языки мозга» не помог. Только увеличил изумление. А ведь мысли — это то главное, что отличает нас от всего вокруг. Скорее всего, мы и созданы были ради наших мыслей. Не могу придумать другой причины. Столяр делает табуретку — зачем? Ясное дело — чтобы было на чём сидеть. Существование табуретки вызвано потребностью в ней высшего для неё существа — Столяра. Наше существование тоже вызвано потребностью в нас Высшего Существа — Бога. А что мы можем дать Богу? Возможно, нас разводят для урожая мыслей. Эманация пчёл — мёд, эманация цветов — запахи, эманация нас, людей, — мысли. Наш запах, плоды наши — это мысли. Они лежат в основе всех творений человечества. Живопись, музыка, литература, архитектура — то главное, чем человек «изливается» в пространство и ради чего его здесь «разводят». Ну, ещё, наверное, философия. Всё, что относится к жизнеобеспечению, ну, там сельское хозяйство, промышленность, медицина — побочные процессы, не очень интересующие Творца. Я так и представляю себе жилище Бога, украшенное всем лучшим, что породила человеческая мысль. В хрустальных вазах — прекраснейшие земные «цветы», тут и Шекспир, и Бетховен, и Достоевский, и Рембрант, и Пушкин. Так и вижу: Великий Хозяин делает замечание какому-нибудь ангелу: «Послушай, ну разве можно в одну вазу ставить Есенина и Бодлера? Диссонанс! А это что за букет — Зощенко, Гёте и Апулей? Нет, братец, вечно тебе вкус изменяет, дай-ка я сам всё расставлю». Ну и т. п.

Э, нет, сударь, не слишком удачное сравнение. Чересчур вы всё упростили. Бог у вас получился похожим на пресыщенного эстета и сноба. А войны? А чума? Это что, плата за «цветочки»? Свирепый эстет у нас получается. Безжалостный. Не годится детскими слезинками оплачивать свои эстетические запросы! Что-то не так, хромает сравнение.

Нет, конечно, это всё в шутку, но доля истины здесь в том, что наше бытие объясняется не нашей потребностью в существовании, а потребностью Высших Сил в нас. Мы понадобились — и нас создали. Возможно, человечество — это какой-то необходимый инструмент в арсенале Творца. От нас что-то требуется? Что?

Господи, зарылся в бесплодные рассуждения и проехал поворот на выездную дорогу. Придётся теперь разворачиваться и возвращаться. Тьфу, досада! Глупый лапутянин, которому нужен клайменоле с бычьим пузырём! Еду до пунктирной полосы и поворачиваю. Ничего, всё поправимо. Вот, наконец, и магистраль, скоро я вырвусь из города на простор, подальше от кишения людей, машин и мигающих светофоров.

Солнце набирает силу. Как ни бесконечны окраины, как ни размазан в пространстве город, а мне наконец удается миновать его границы. Всё! Впереди — простор. Ровный шум мотора. Тёплый сухой ветер навстречу. Превосходный автобан, безукоризненно прямой и гладкий, как паркет. Стрелка на спидометре колеблется между цифрами 45 и 50 — мне хватит. По бокам — равнина с небольшими всхолмлениями и рощицами. Высоковольтная линия с ажурными мачтами бежит рядом со мной справа. На мгновение меня пронизывает невыразимое чувство, большее, чем счастье. Увы, только на мгновение. Удержать это состояние невозможно. Можно перегореть, как электролампочка от скачка напряжения.

Возвращаюсь на грешную землю. Нет, хорошо уезжать! Даже очень хорошо! Позади у нас… Что там у нас позади? Ворочается, клубится громадное косматое чудище — мегаполис — вместилище человеческих судеб, страстей, заблуждений, откровений, завистей, ревностей, суеты, жадности, тщеславия, сомнений, страхов, надежд и разочарований. Снуют мириады машин, звонят телефоны, клокочет спускаемая в туалетах вода, пьётся кофе, звучат жаркие признания и унылые ламентации, делаются карьеры, тысячи несчастных ударяются в запой, тысячи вожделеют квадратных метров и евроремонтов, тысячи хлопают дверью и уходят навсегда, тысячи возвращаются и каются, тысячи, тысячи, тысячи… «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». При этом из пасти чудища ещё и разит бензиновым перегаром! Окаянное варево, нашпигованная элетроникой трясина, сладкий яд. Прощай, прощай, комфортабельное рабство! Вези меня подальше от всего этого, мой обтекаемый синенький ишачок! Подальше от всех этих «владык, несущих страх, и рабов, метущих прах» — спасибо за стих Шарлю Бодлеру.

Однако! Каких высот вы, милорд, достигли в брюзжании! Город им, видите ли, не нравится! А сами-то едете на мопедике с бензиновым двигателем, а в нагрудном кармане неплохой смартфон и в рюкзачке очень современная компактная газовая плитка — что бы вы без всего этого делали?

Ладно, молчу. Ландшафт постепенно меняется. Через полтора часа мы с мопедом проезжаем плотину и водохранилище. Местность здесь когда-то была слегка гористой, поэтому берега водохранилища замысловато изрезаны и кое-где утыканы красно-коричневыми утёсами. Бывшие сопки своими верхушками при затоплении образовали группки островков. Всё это вместе с синей гладью воды являет собой превосходное лакомство для глаз. Я не отношу себя к пуританам, поэтому сворчиваю и нахожу местечко на каменистом мысе, сильно вклинивающемся в водный простор. Против моего мыса метрах в пятидесяти — продолговатый островок. Решено: плыву, высаживаю десант из одного отважного авантюриста, захватываю остров и присваиваю ему название. Вода не успела прогреться, даром что июль. Плыву заполошно, всеми доступными мне стилями, привыкаю к воде, вот уже привык. Странно, мне всё время приходится чуть-чуть забирать влево. Течение! Вода живёт своей жизнью. С берега не было заметно, что она движется. Приходится грести с учётом течения. Добрался. Высадился. Доволен собой. Мечтал о необитаемых островах — получай, самый что ни на есть необитаемый! Если не считать чайки, которую я спугнул. Походил по острову босиком — колючий. Так и назову: «остров Колючий». Неплохо звучит: «Губернатор острова Колючий». Жаль, губернатору никто не подаст белоснежного катера, и придётся грести и грести ручками, забирая теперь уже вправо. Бросаюсь в воду. Гребу. Тружусь. Нельзя, чтобы меня протащило течением мимо моего мыса. Поработал руками и ногами. Не унесло. А могло. От этой мысли сразу стало неуютно. Даже в ногах слабость появилась. Тьфу! Первобытный страх. Как будто столкнулся с проявлением беспричинной враждебности со стороны Пространства. («Оно огромное. Оно безжалостное. Оно меня не любит».) Знаю, чепуха и дикарство, но сидит, сидит во мне реликтовый обычай наделять стихии человеческими чертами.

Хорошо всё-таки на твёрдой земле, никуда никаким течением не сносит. В путь!

Покуда я ехал