— Мой амирзода, я слышала… будто Ахмад Танбал в горах отрезал головы убитым пастухам и привез целый хурджун отрезанных голов…

Бабур вспомнил окровавленную голову еще безусого человека и вздрогнул.

— Войны без убийств не бывает, — он старался успокоить больше себя, чем сестру. — И наших воинов убили.

— Я мечтала прожить свою скромную жизнь вместе с просвещенным человеком. Руки Ахмада Танбала в крови, он убийца. Повелитель мой, неужели вы считаете его достойным для меня?

— Джигита, равного вам по достоинствам, может быть, нет во всем мире. Однако… мать, наверное, сказала вам о причинах… Я также… вынужден просить вас!

Ханзода-бегим, глядя на слабый свет горящих свечей, представила себе вдруг Ахмада Танбала, его нескладную фигуру, голое безбородое лицо, подумала о том, что придется спать с ним в одной постели, — брезгливая дрожь прошла по всему телу:

— Я боюсь этого бека!

— Не бойтесь ничего, бегим. Я никому не позволю причинить вам даже капельки зла.

— Но вашу сестру насильно выдают за такого… за такого отвратительного человека — какое же зло больше и непоправимей?

Твердость оставляла Бабура.

— Зло… Сама судьба злая! Я целые дни — с людьми, которых не люблю. Меня вовлекают в дела, которых я не хочу. Но думаю об интересах нашего государства, нашего Мавераннахра и — заставляю себя!

Оба, будто не слушая друг друга, говорили каждый о своем, хотя Ханзода-бегим лучше понимала брата и сильнее жалела его. Она вдруг вспомнила, с какой любовью нянчила брата, когда тот был совсем маленьким.

— Бабурджан, мой единственный брат, единственная моя защита, я ради вас не пожалею жизни! Я бы согласилась пойти за Ахмада Танбала ради вас. Но я хорошо знаю ваше чуткое сердце: коли я всю жизнь буду несчастной, то вспоследствии оно будет страдать больше, чем мое собственное.

— Но я молю бога и верю, что вы не будете несчастной!

— Если я выйду замуж за этого человека? Вся жизнь моя пройдет в муках, Бабурджан, поверьте! Ну, а интересы Мавераннахра… И венценосец — человек, и он живет лишь один раз… Мы должны прислушиваться и к своему сердцу! Чистое сердце никогда не обманет!

Ханзода-бегим говорила так искренне, горячо, порывисто, что огонь ее сердца перекинулся и в душу Бабура. Безжалостные беки, обязанности перед государством, расчеты на укрепление власти — у, какая все это холодная зима! Ханзода-бегитл плавила этот лед, и душа Бабура оттаивала, к ней опять возвращалась теплота весны, свобода юности, и от облегчения щемило в груди.

Ханзода-бегим говорила со слезами на глазах:

— Бабурджан, ваше сердце чистое, вы талантливый и самоотверженный юноша!.. Эти беки научились выдавать собственную корысть за интересы государства. Они пользуются вашей молодостью. Но когда они будут вынуждать делать не угодное душе дело, то прислушайтесь, умоляю, прислушайтесь к собственному сердцу. Самый лучший советчик — это ваше чистое сердце. Оно не обманет!

Ханзода-бегим протянула руки к брату:

— Я ищу справедливости у вашего чистого сердца, мой амирзода. Что прикажет вам ваше сердце, то прикажите и мне! Я все сделаю!

Бабур вскочил с курпачи, взял сестру за руку.

— Не плачьте, ну, хватит! — прошептал он. Он едва удерживал рыдания. — Моя единственная, моя кровная сестра мне ближе всех беков. Какая бы ни пришла беда из-за отказа, я беру ее на себя! Пока я жив, не допущу, чтобы сестра моя вышла за нелюбимого!

САМАРКАНД

1

Войско Бабура осаждало Самарканд все лето и всю осень. Целых семь месяцев Байсункур не открывал городских ворот. Наконец, не выдержав тяжких зрелищ голода и прочих бедствий, навлеченных им на самаркандцев, Байсункур в одну из холодных зимних ночей тайно покинул столицу и с кучкой приближенных бежал в Гиссар, к Хисрову.

Самаркандские беки приказали открыть ворота тотчас, как узнали о бегстве своего хозяина.

Более трех тысяч хорошо вооруженных воинов Бабура под громозвучие барабанов и карпаев влилось в город — часть большого потока, приведенного им к Самарканду. Пяти лет от роду Бабур увидел это чудо земли впервые — и сейчас, во второй раз, хорошо не помнил, где что в Самарканде. Перед глазами, словно голубые ледники, парили в небе величественные купола, и Бабур спрашивал Касымбека, который же из них принадлежит медресе Улугбека, а который — медресе Биби-ханум. У стен арка отряды остановились: Бабур залюбовался сказочно красивым куполом-шлемом Гур-Эмира, усыпальницы великих предков, чьи дела разжигали в нем жажду славы. Этот купол он узнал сам, без подсказки. Торжественный вид сооружений, их четкие очертания рождали в душе Бабура восхищение.

Сверху, с холма, на котором была воздвигнута городская крепость, Бабур мог охватить одним взглядом сутолоку домов с айванами, ряды улиц и переулков — он глядел на это обиталище людской жизни и вдруг остро почувствовал, что его невеста, Айша, тоже высматривает сейчас его, победителя, где-нибудь сквозь щелочку одного из этих бесчисленных домов. Избавилась, бедная, от всех несчастий своего плена, ждет его, только узнает ли средь стольких воинов?

Бабур, тронув коня, подъехал к Касымбеку, тихо спросил:

— Послали кого-нибудь узнать о пленных?

Касымбек не сразу понял тайный смысл вопроса:

— Повелитель, о каких пленных вы говорите?

Бабур постеснялся напомнить Касымбеку (по возрасту ему в отцы годится!) о невесте. Странно застеснялся, опустил взор. Касымбек догадался:

— Ах, пленные… пленницы! Пленница! — он выговорил слово, которое застряло у Бабура на кончике языка. — Ваш Нуян Кукалдаш послан мной узнать о судьбе дочерей Султана Ахмада. К вечеру вы узнаете, повелитель.

Они въехали внутрь крепости. Самое крупное и массивное сооружение в арке — четырехъярусный Голубой дворец — Кок-сарай. В Кок-сарае немало венценосцев кончили свои дни насильственной смертью, дворец с давних уже пор внушал им страх, потому-то последние из правителей Самарканда в нем не жили: всходили на Кокташ[52] и покидали здание. Бабур тоже решил остановиться в правой части крепости, во дворце Бустан-сарай.

Когда вечером в Бустан-сарае зажгли свечи, в покой, отведенный Бабуру, вошел Нуян. Вся в позолоте, комната эта была тем не менее очень холодной. Курпачей натаскали много, но разговаривать пришлось все равно не снимая шуб и шапок.

Голос Нуяна Кукалдаша постепенно теплел, становился все непринужденнее. С тех пор как Бабур стал повелителем, сверстники его, вроде Нуяна, отодвинулись на задний план: шах окружен беками, а не друзьями — это закон. Но сегодня Бабур и Нуян снова близки, что и радовало обоих.

Нуян возбужденно рассказывал:

— От имени повелителя… ну, отнесли золотые браслеты, материи, всякие дорогие, ну, еще урюк, сладости с миндалем. Старшая тетя