Размышления об этом отпуске, который она постоянно планировала, но которому, похоже, так и не суждено было состояться, направили мысли Мэри в новое русло. На некоторое время в ее жизни снова появилась цель.

Теперь днем она всегда спала. Она спала долгими часами — так время бежало быстрее. Ложилась она в час дня, а просыпалась после четырех. Но Дик должен был прийти не раньше шести, поэтому Мэри, полуодетая, валялась на кровати, погруженная в дрему: во рту сухость, а голова раскалывается. Именно в течение этих двух часов полузабытья она позволяла себе грезы о прекрасном, канувшем в Лету времени, когда она работала в конторе и жила как хотела, прежде чем ее «вынудили выйти замуж». Именно так ей теперь представлялось случившееся. Во время этих долгих серых часов безделья Мэри думала о том, как Дик наконец заработает денег и они смогут перебраться обратно в город, где и заживут, хотя, когда на нее накатывали приступы откровенности, она и отдавала себе отчет, что такого никогда не случится. Потом Мэри в голову пришла мысль о том, что ее ничто не удерживает от побега; ничто не мешает ей зажить по-старому. Тут всплыли воспоминания о друзьях: что они скажут, узнав, что она порвала с Диком подобным образом? Мысли о друзьях, о том, как они судили о других людях, заставили Мэри вспомнить о собственных моральных принципах, не имевших к ее реальной жизни никакого отношения. Да, ей было больно размышлять о том, как она предстанет перед приятелями в образе неудачницы, поскольку в глубине души ее продолжало терзать ощущение собственной неполноценности, того, что она «не такая, как все». Эта фраза крепко запомнилась Мэри и продолжала терзать ее все эти годы. Однако желание вырваться из нищеты было столь необоримым, что она отмела все мысли о друзьях. Сейчас она думала только о том, как выбраться с фермы, о том, как она станет той, что была вначале. Однако теперь между нынешней Мэри и той стеснительной, замкнутой, но при этом легко приспосабливающейся девушкой с кучей знакомств лежала огромная пропасть. Она осознавала, что эта пропасть существует, но при этом не считала, что сама изменилась необратимо. Мэри скорее казалось, что ее лишили подходящей ей роли в понятной ей пьесе и дали другую роль — в спектакле абсолютно для нее чуждом. Это было не осознанием внутренних изменений, а именно ощущением того, что она находилась не на своем месте. Сельское хозяйство, чернокожие, постоянно мелькавшие у нее перед глазами, но при этом остававшиеся очень далекими, Дик в рабочей одежде, с руками, в которые въелось масло, — все это было не ее, все это было чужим, нереальным. И то, что она оказалась заброшенной в этот мир, представлялось Мэри просто чудовищным.

Медленно, очень медленно, ей удалось заставить себя поверить в то, что ради возвращения к спокойной мирной жизни, жизни, для которой она была предназначена, ей достаточно только сесть в поезд и вернуться в город.

Однажды, когда со станции вернулся работник с тяжелым мешком продуктов за плечами, свертком мяса и корреспонденцией, Мэри взяла еженедельник и, как обычно, стала просматривать колонку с извещениями о свадьбах и рождениях (чтобы узнать, как поживают ее друзья, — ничего другого в газете она не читала) и вдруг заметила объявление о найме машинистки, объявление, размещенное компанией, в которой она проработала все эти годы. Мэри стояла на кухне, тускло освещенной мерцающей свечой и красноватыми отблесками пламени, горевшего в духовке; рядом громоздился стол, заваленный мясом и мылом, а подле трудился работник, готовивший ужин, и все же в одно мгновение Мэри перенеслась с фермы обратно в свою прошлую жизнь. Видение не оставляло ее всю ночь. Затаив дыхание, Мэри лежала, не в состоянии сомкнуть глаза: счастливое будущее, которое также являлось и ее прошлым, было совсем рядом. Утром, когда Дик ушел в поля, она оделась, уложила чемодан и оставила записку: все как полагается, правда, в записке она упомянула лишь о том, что возвращается на старую работу, словно бы Дик знал, что у нее на уме, и одобрил принятое решение.

Чтобы преодолеть пять миль, разделявшие их дом и владения Слэттера, Мэри потребовалось чуть больше часа. Полдороги она и вовсе пробежала. Чемодан тяжело раскачивался и бил ее по ногам, в туфли забивался мягкий песок. Время от времени она спотыкалась о рытвины. Мэри застала Чарли Слэттера стоящим возле оврага, который служил границей между фермами. На первый взгляд, Чарли ничем особенным не занимался. Сощурившись, он смотрел вдаль, туда, куда уходила дорога, туда, откуда пришла Мэри, и что-то напевал с закрытым ртом. Когда Мэри остановилась перед бездельничавшим Слэттером, его вид потряс женщину, ведь их сосед всегда работал не покладая рук. Ей и в голову не могло прийти, что он размышлял о том, как выкупит ферму у этого дурака Дика Тёрнера, когда тот вылетит в трубу: стадам требовалось дополнительное пастбище. Вспомнив о том, что они встречались всего два-три раза, причем всегда Чарли даже не пытался скрыть своей неприязни, Мэри взяла себя в руки и заговорила, пытаясь произносить слова медленно, пусть даже и затаив от волнения дыхание. Она спросила Чарли, не подбросит ли он ее до станции, чтобы успеть на утренний поезд — следующий должен прийти только через три дня, а дело срочное. Чарли внимательно на нее посмотрел. Казалось, он что-то высчитывает.

— А муженек-то твой где? — спросил он с бесцеремонной шутливостью.

— Работает, — запнувшись, выдавила из себя Мэри.

Чарли что-то проворчал, смерил женщину подозрительным взглядом, однако все-таки поставил ее чемодан в машину, припаркованную под большим деревом возле дороги. Он забрался в автомобиль, и она села рядом. Не дожидаясь, пока Мэри справится с дверью, Чарли, насвистывая сквозь зубы, стронул машину с места: он считал излишним баловать женщин, предоставляя им возможность толком усесться. Наконец Мэри устроилась на сиденье, вцепившись в чемодан так, словно это был ее паспорт.

— Что, муженек настолько занят, что даже до станции подбросить не может? — спросил Чарли и, повернувшись, внимательно на нее посмотрел.

Мэри покраснела и кивнула, чувствуя укол вины, но при этом толком не отдавая себе отчета, в какое положение ставит Дика. Сейчас все ее мысли были только о поезде.

Чарли утопил педаль газа, и здоровенная мощная машина понеслась вперед по дороге, чуть не врезаясь в деревья и сильно буксуя в пыли. Поезд, плюясь водой и паром, уже стоял на станции — свободного времени не оставалось. Мэри быстро поблагодарила Чарли, забыв о нем прежде, чем локомотив пришел в движение. Денег у нее было только на то, чтобы доехать до города, на такси уже не хватало.

От станции она с чемоданом в руках пошла пешком, ступая по улицам города, в котором ни разу не появлялась после замужества. В те несколько раз, когда Дик ездил сюда, она отказывалась его сопровождать, страшась попасться знакомым на глаза. Приблизившись к клубу, Мэри воспрянула духом.

День стоял чудесный, просто чудесный, а воздух был душистым. Весело сияло солнце. Даже небо среди знакомых зданий смотрелось иначе — на фоне белых стен и красных крыш оно выглядело более чистым и ясным. Это был не тот проклятый синий купол, который, выгнувшись над фермой, заключал ее в неизменную череду смен времен года, нет, перед ней было голубое, как цветок, поле, и Мэри в восторге почудилось, что она может разбежаться и с легкостью взлететь в бескрайнюю синеву, где и обретет покой. Улица, по которой она шла, была усажена цветущими деревьями, отчего казалось, что их ветви покрыты белыми и розовыми бабочками. Вся улица выглядела так, словно была выкрашена розовым и белым, а над всем этим синела бескрайняя небесная высь. Этот мир был совсем другим! Это был ее мир.