Конечно, в жизни все гораздо сложнее такой схемы. Для начала кормление птиц может быть для кого-то самой важной вещью на свете. Ради сохранения домашнего скота многие пойдут на лишения – серьезное снижение личного потребления. Не говоря уже о том, что Боб может просто оказаться алкоголиком и ни за что не откажет себе в удовольствии гнать виски из собственного зерна.

И наконец, понятно, что в реальности на формирование цен на зерно влияет множество других факторов: цены на другие культуры и на скот, государственные субсидии и внешняя торговля, политика и бог его знает что еще. Но все эти факторы ощетинятся своими предельными максимумами и минимумами – например, государственные субсидии далее некоего предела уже не работают.

Таким образом, что-то в этом духе происходит из года в год, и цену установит не какой-то Госплан, а господин Рынок, который получит весь необходимый для этого объем информации с помощью одного, но сверхмощного естественного «компьютера» – с помощью денег. Деньги и добудут, и передадут информацию, и измерят стоимость, и позволят осуществить товарный обмен. И даже помогут составить планы на будущий год – например, решить, какую площадь и какой культурой целесообразно засеять. Вот сколько способностей у этой штуки, у денег! И это – только начало!

Ну и вообще, в реальной жизни в роли фермера Боба выступают скорее государства. И вот уже страна целины, бывшая житница СССР – ныне вполне независимый Казахстан – сообщает о введении тарифов на экспорт пшеницы. И это вам не фокусы какого-нибудь выдуманного Бората, нет, это вполне осознанная реакция на ситуацию на всемирном рынке качественного зерна. Деньги выполняют ту самую свою информационную функцию и говорят казахстанскому правительству, что надо вводить экспортные пошлины. Поскольку темпы инфляции в стране приближаются к 20 процентам в год. К аналогичным мерам уже прибегли Россия и Аргентина. А все потому, что на мировых рынках цены неуклонно растут. Неурожай случился в США и некоторых странах ЕС, а также в Австралии, пораженной засухой. Границы полезности явно сдвинулись. Предложение будет меньше, пострадает и спрос. Кто-то сможет позволить себе более высокую цену на хлеб, но многие – нет. Всемирная продовольственная организация опасается, что впервые за многие годы в Африке вновь начнет расти число голодающих и даже умирающих от недоедания детей.

И раз уж мы воспользовались этой традиционной метафорой (зерно и фермер), вместо того чтобы говорить о чем-нибудь более актуальном – например, о скважинах, нефти и ее предельной полезности, – нужно сразу сказать: в реальности сегодняшнего капитализма есть безобразная сторона, которую трудно, невозможно защищать. Это – уничтожение огромных продовольственных излишков во имя сохранения стабильных цен.

Такая практика в мире, в котором дети умирают от голода и недоедания, разумеется, глубоко аморальна. Но даже с чисто экономической точки зрения – каково средневековье! Не только нелепо устроенная советская экономика, но и самый супер-пупер-капитализм эпохи деривативов занимается планомерным и широкомасштабным value destruction – уничтожением стоимости, уничтожением ценностей! Что может быть противнее душе экономиста!

И, кстати, вроде бы всё получается аккурат по марксизму – проклятие перепроизводства, разве нет?

Ну, разумеется! Но вся беда в том, что марксистская попытка предложить некую системную альтернативу этому неудачному устройству мира оказалась на практическом уровне несостоятельной. А так красиво, так логично все выглядело в теории!

Деньги – штука прочная, способная выдержать очень многое, сломать их очень трудно, но не невозможно. Понятно, что когда они все-таки ломаются, то ломается прежде всего вера в них. Потому что мы с вами уже установили: деньги не в бумажках и монетках, а у нас в головах. Именно вера обеспечивает прочность даже в условиях инфляции (и правительства иногда нещадно эксплуатируют эту веру). Особый, редчайший случай в мировой истории – когда правительства веру эту, наоборот, сознательно разрушают. Но и это дается не так просто.

В мае 1918 года Сергей Прокофьев выехал – с разрешения Луначарского – на Запад через Японию. С собой он вез изрядную сумму рублей – старых царских ассигнаций, с портретами уже более года как свергнутого Николая II.

Композитор две недели ехал от Москвы до Владивостока и на каждой крупной станции справлялся о курсе рубля. Были какие-то странноватые колебания местного значения (время было путаное), но в целом рубль катился вниз последовательно. Тем не менее чудак Прокофьев отказывался верить в окончательное крушение родной валюты, ему было обидно отдать за бесценок все свои накопления, заработанные тяжким трудом (с невероятной скоростью научился писать партитуры!) и большим талантом.

Ведь всю его сознательную жизнь рубль был очень даже крепкой валютой, имел золотую «начинку» (0,7742 грамма за рубль). Но и ассигнации свободно обменивались и на золото и на любые другие достойные валюты (примерно по два рубля за доллар и по десять – за английский фунт).

Разум его настолько не желал смириться с окончательностью падения курса, что Прокофьев все-таки отказался во Владивостоке поменять последние рубли на доллары. Надеясь получить за них больше за рубежом, Прокофьев спрятал деньги под шляпу и таким образом протащил на борт японского судна.

По прибытии в Японию выяснилось, что рисковал он совершенно зря, напрасно дерзко обманывал таможенников – пока он плыл, курс рубля упал еще ниже! Гораздо ниже!

А, впрочем, в самом ли деле был Прокофьев таким уж чудаком? Он, между прочим, финансовых материй не чурался, довольно много играл на бирже (хоть и с переменным успехом). А может быть, «чудаком» был как раз не он, а кто-то другой? Прокофьеву трудно было предвидеть то, чего никакой здравомыслящий человек угадать не мог – что новая власть собирается свою национальную валюту вполне сознательно, и с упоением, уничтожить!

Деньги падали и падали, теряли в цене, пока не превратились в цветные бумажки, годные разве что для разжигания печек или прикуривания (опять привет Сержу Гинзбургу, он же Люсьен Генсбур, родители которого как раз в тот момент тоже готовились покинуть Россию).

Советская власть намеревалась обходиться совсем без денег. Потом придумали миф, что эта нелепая попытка (даже ненавидевший деньги Маркс, наверно, в гробу перевернулся!) была оправданна – военный коммунизм, дескать, был необходим в условиях гражданской войны и разрухи.

В действительности же дело обстояло скорее наоборот: введение «коммунизма» предшествовало гражданской войне и значительно усугубило ее. За полгода своего полупребывания у власти Временное правительство и то успело понапечатать «керенок», а большевики за шесть месяцев так называемого «триумфального шествия советской власти» много чего успели сделать (и газеты, и книги, и статьи и листовки – всё печатали в больших количествах), но денег своих создавать явно не собирались. Потом Ленин опомнится, решит отложить окончательную расправу над гнусным предметом, без которого экономика явно не собиралась работать. Напишет: предполагался «некий непосредственный переход без торговли, шаг к социалистическому товарообмену. Оказалось: жизнь сорвала товарообмен и поставила на его место куплю-продажу».