произошла, нужна какая-то провокация со стороны организаторов демонстраций. В военные отряды бросали бомбы, и они, обороняясь, немедленно пускали в ход оружие»[190].

Заметим, речь идёт о 25 февраля, когда не было ещё ни разграбления оружейных складов, ни перехода солдат на сторону мятежа. Ясно, что у настоящих рабочих не могло быть ни боевого оружия, ни боевых гранат (бомб). Кто кидал эти гранаты и бомбы в войска? Совершенно очевидно, что это делали не большевики, официальные организаторы рабочих шествий. Как пишет Г. М. Катков: «Большевистские руководители делали всё, что было в их силах, чтобы предотвратить стрельбу на улицах. Шляпников совершенно определенно высказывался по этому вопросу. Когда рабочие требовали, чтобы он вооружил демонстрантов, он наотрез отказался»[191].

Свои действия А. Г. Шляпников объяснял следующим образом: «Боялся я, что нетактичное направление приобретенного таким образом оружия может только повредить делу. Разгорячённый товарищ, пустивший в ход револьвер против солдата, мог бы только спровоцировать какую-либо воинскую часть, дать повод властям натравливать солдат на рабочих. Поэтому я решительно отказывал в поисках оружия всем»[192].

Между тем, как мы видели, выстрелы и метание взрывчатых веществ по войскам со стороны толпы велись весьма эффективно. Кто же стоял за этим? Можно с уверенностью сказать, что в войска стреляли профессиональные террористы, организовано задействованные в государственном перевороте.

Любопытные цифры о жертвах «великой и бескровной» приводит Троцкий: «1443 убитых и раненых, в том числе 869 военных, из них 60 офицеров»[193].

Подавляющее число жертв так называемой революции — солдаты и унтер-офицеры! Они могли пострадать только в бою, ибо расправ над солдатами толпа почти не чинила.

Потом, когда мятеж захватил столицу, вооружённым оказалось большое количество людей, но все они по-прежнему направлялись умелой рукой. Ещё один очевидец генерал Глобачёв писал о событиях 28-го февраля: «Мы взяли направление по Гороховой к Царскосельскому вокзалу. Идти почти не было возможно; стрельба шла и вдоль улицы, и из поперечных улиц; кто в кого стрелял — трудно было разобрать. […] Видны были только кучки вооружённых рабочих, солдат и матросов, перемешанных всяким сбродом; всё это стреляло, куда-то мчалось»[194].

Не находит своего подтверждения и версия об активной роли в февральских событиях германской агентуры, которая якобы играла важную роль в беспорядках в России.

Следует сказать, что попытки германских спецслужб организовать беспорядки в России предпринимались с самого начала войны и были хорошо известны русской контрразведке. Как писал в своём труде Г. М. Катков: «Поддержка мятежников в России была частью стратегии германского верховного командования с самого начала войны»[195].

Общее руководство подрывной деятельностью внутри России осуществлял опытный германский разведчик барон Г. фон Люциус. 25 октября 1914 года в циркуляре Департамента полиции говорилось: «С началом войны перемещён в Стокгольм бывший советник германского посольства в Петрограде фон Люциус, значащийся опытным знатоком военного шпионажа и организации рабочих беспорядков.

По полученным в Генеральном Штабе сведениям, специальным опытом фон Люциуса Германия намерена пользоваться нынче во враждебном России направлении, и, по тем же сведениям, им уже отправлены из Стокгольма в Россию четыре лица с поручением подыскать агентов для организации противоправительственных выступлений и беспорядков на заводах, обслуживающих военное ведомство»[196].

Однако благодаря умелой работе русской контрразведки большая часть германских планов так и осталась невыполненной.

В декабре 1915 года известный социал-демократ И. Л. Гельфанд-Парвус пообещал германскому генштабу, что в начале 1916 года он сумеет организовать по всей России мощные рабочие забастовки и беспорядки. Парвус утверждал, что революцию можно начать около 9-го января, то есть в очередную годовщину «Кровавого воскресенья»[197].

На самом деле, обещанная Парвусом немцам всеобщая миллионная стачка русских рабочих, которая была призвана расшатать императорский строй, на деле вылилась в забастовку всего 45 тысяч рабочих Петрограда. То, что эта забастовка намечалась на 9-е января, было заранее известно Охранному отделению, что видно из донесений его агентуры. По сведениям австрийской исследовательницы Элизабет Хереш немцы выделили Парвусу на революцию в России два миллиона золотых марок[198].

Провал Парвуса привёл к тому, что немцы отвернулись от него и не обращались к его услугам вплоть до весны 1917 года. «Документы германского министерства иностранных дел за период с февраля 1916 по февраль 1917 года, — пишет Г. М. Катков, — не содержат указаний на какие бы то ни было действия, предпринятые Гельфандом, или какие-либо суммы, переданные ему на нужды революции»[199].

Таким образом, становится очевидным, что свержение императора Николая II было осуществлено не в результате революции, а в результате заговора. Однако, вполне осознавая, что этот переворот стал результатом заговора, трудно, тем не менее, понять, почему заговорщики, многие из которых позиционировали себя как патриоты и даже монархисты, решили нанести удар по монархии накануне наступления русской армии, которое, несомненно, привело бы Россию к победе. Понятно, что люди, возглавлявшие заговор, поставили свои политические интересы выше интересов Отечества. Понятно, что заговорщики цинично и вероломно изменили своему Государю. Но не понятно, почему при этом самую активную помощь руководителям заговора оказало ближайшее окружение императора Николая II, генерал-адъютанты, члены свиты и даже представители правящей династии? Почему участие в заговоре приняли столь разные по своему социальному статусу и политической ориентации люди? Что, или кто, их объединил?

Наконец, почему свержению императора Николая II так способствовали правительственные круги союзных держав? Что подвигло их пойти на столь опасный шаг во время тяжёлой войны, когда её исход был ещё совсем не ясен? Ведь участие западных политиков в этом заговоре, независимо от его успеха или неудачи, грозило ни много, ни мало крахом Антанты, с последующим выходом России из войны и даже её сепаратным миром с Германией. Это тем более странно, что западные союзные правительства были полностью уверены в верности Николая II своим союзническим обязательствам. Один из главных участников заговора сэр Джордж Бьюкенен в своих воспоминаниях утверждал: «Мы никогда не имели более преданного друга и союзника, нежели император Николай»[200]. Другой соучастник февральского переворота французский посол М. Палеолог писал, что царь являлся «образцовым союзником»[201]. А французский министр колоний Г. Думерг 19 февраля 1917 года, то есть всего за несколько дней до переворота, писал: «У меня сложилось очень сильное впечатление, что у Императора Николая имеется твёрдое решение довести войну до полной победы. Император меня заверил, что Россия пойдёт до конца»[202].

Почему же западные демократические режимы сделали всё, чтобы лишить этого «преданного друга и образцового союзника» его Верховной