class="p1">Немногословный кочевник молчит и лишь слегка поднимает одну бровь. Что за задание? Неужто ему одному будет поручено что-то, о чём не знают иные дружинники?

— Какова участь татя Славки, мой храбрый воин?

— Мы с конюхом доставим его псковскому посаднику, Сокире. А он с другими осуждёнными направит его в новгородские земли для справедливого наказания.

— Справедливого? — усмехается Игорь и хмурится. — Год гребцом за кражу перстня моего славного отца — это справедливо?

— Воевода дал такое обещание Вашей суженой. Кто я, чтобы оспаривать его решения?

— Зато я — тот, кто может оспаривать его решения, — с каким-то дьявольским блеском в глазах говорит словно не сам великий князь, а уязвлённый постоянными сравнениями со старшими предшественниками мальчишка внутри него. — Вы поедете в Псков, только с одним "но". Я хочу, чтобы ты сделал так, чтобы он никогда не добрался до новгородских уделов.

Лют было хочет спросить, верно ли он понял слова властелина, но наследник Рюрика его опережает, ставя точку продолжением своей фразы:

— Не добрался живым.

— Мой господин, я ваш верный слуга, но… я должен поставить под сомнение эту просьбу, — сглотнув, отвечает смуглый дружинник и тяжело вздыхает. — Разве не прогневается воевода? Не будет печалиться будущая княгиня?

— Им об этом знать вовсе не обязательно. В конце концов, этот грязный мальчишка осмелился обокрасть меня не просто так, он решил поживиться символом нашей династии и государства. Разве может такое остаться безнаказанным? Если каждый будет вот так вытирать ноги об имя великого князя, то что толку от его престола и дружины? Или мой отец простил бы подобную выходку?

— Княже…

— Сто двадцать вздёрнутых на петле душ, что не вышли встречать его в Белоозере. Лишь за отказ в должном уважении, Лют, — голос князя становится громче. — Проводы в последний путь прежнего правителя, Синеуса, им показались важнее приветствия нового — живого, здорового и законного!

— Не простил бы.

— Если для тебя преданность мне не стоит превыше всего, то… Что ж, я пойму, почему ты оказался не таким воплощением истинного дружинника, каковым тебя описывали. Быть может, кто-то другой сможет выполнить мою маленькую просьбу без угрызений совести. Тем более, что приговор татю был хорошо известен ещё до того, как его противные руки потянулись туда, куда не следует.

На мгновение кочевник остановился, вслушиваясь в произнесённые князем слова. Говорит он о всё том же фамильном перстне с соколом или же имеет в виду Ольгу?

— Княже, я служил Вам несколько лет верой и правдой… — на колеблющемся лице Люта видны противоречивые эмоции, но, встретившись со взглядом Игоря, он продолжает уже более уверенно. — И хладнокровно выполню любой приказ, который потребуется, ради нашего князя и его благополучия.

— Иного я от тебя и не ждал, — повелитель киевского престола кивает ему и останавливается. — На этом наши пути ненадолго разойдутся. Мне стоит побыть наедине с собой и помолиться богам в той роще, чтобы свадьба прошла спокойно. А тебе уже пора собираться и готовиться к своей миссии.

Словно ничего и не случилось, Игорь уверенно шагает вперёд, в сторону леса, оставив Люта в звенящей тишине один на один со своими мыслями.

Справедливость и долг боролись в его душе двумя злыми волками, но всё же верх одержал последний. Да и существует ли эта самая справедливость, если боги забрали когда-то не его жизнь, а маленького и невинного брата?

Едва ли.

Смуглая рука опускается в карман и нащупывает старую-добрую верёвку. Сегодня для неё найдётся другая работёнка.

* * * * *

Истощённый и с совершенно страдальческим выражением лица, Ярослав наконец-то прекращает ковылять на своих опухших, покрытых синяками ногах и останавливается в считанных пядях от конюха.

Тот гладит шелковистую и блестящую гриву кобылы, запуская пальцы в мягкие волны, прежде чем замечает принадлежащую кому-то другому тень под своими ногами и обращает внимание на непрошеного гостя.

— Ещё один изнурительный день после незадавшейся ночи и рокового вечера, и по-прежнему никаких признаков облегчения, — Щука вытирает со лба пот и с нескрываемым любопытством обводит взглядом лыбутчанина. — Интересно, есть ли хоть какая-то передышка от этого бесконечного страдания?

— Ты о своём труде в дружине сейчас? Или… — Славко ощущает на языке вкус сомнения и, как бы пытаясь его распробовать, причмокивает и продолжает. — Или о моей участи?

— Думай, как знаешь, — заговорщически улыбается конюх и пожимает плечами. — Выгодный ему смысл слов рождается в голове услышавшего, а не в словах произнёсшего их.

— Не знал, что конюхи — это философы.

— Не знал, что местные что-то знают о философии.

— У нас счёт один-один, — устало вздыхает Ярослав. — И давно ты начал так витиевато рассуждать, олегов конюх?

— Давненько. Несчастные лошади не могут сказать, что я лью им в уши полнейший бред, поэтому времени и пространства для практики у меня была целая телега. Они лишь молча слушают. Если хотят есть вдоволь — будут продолжать слушать, выбора у них нет. Всё как у людей.

— Прости, если отвлекаю от твоего труда. Тот человек, Лют…

— Жестокий изверг, считающий, что его мнение — единственно верное, а сам он бич для нарушителей закона и порядка? Ты это хотел сказать? — словно проверяя своего собеседника, выпалил знаток звериных душ и, заметив ступор купеческого сына, закатил глаза. — Что? Я видел, как он обращался с тобой всё это время. Если уж и есть лицо у справедливости, то точно не такое.

— Если нас услышат, то…

— Никто не будет подслушивать разговор конюха и раба-гребца, здесь всех заботят скорее более известные личности, я не первый месяц служу воеводе и знаю, как всё устроено. Сейчас их котелки заняты лишь новостями о свадьбе и ожиданиями выплат в её честь, поверь мне.

При одном только упоминании о грядущем браке Игоря и Ольги Славко вздрагивает, а на его челе застывает бледно-мертвенная неподвижность, что выражает его глубокую печаль и злость на самого себя.

— А, прости. Лошади на меня обычно не обижаются, вот и привык не следить за словами. Что поделать — излишки профессии. Вы с ней виделись? Ночью она к тебе приходила, краем глаза заметил.

— Есть хоть что-то, что твои глаза не замечают? — риторический вопрос, как и следует, остаётся без ответа. Славко вздыхает и прикусывает пересохшую от жажды губу. — Наш разговор не очень-то задался, но… думаю, она выторговала мою жизнь уже после него. За очень дорогую цену.

— Ну… ты хотя бы дышишь. Лучше дышать, будучи опустошённым и разбитым, чем сдохнуть с блаженной улыбкой на лице — так существует шансы изменить положение. Так зачем он тебя ко мне направил? Попросил