– Это точно, – согласился полицейский, – люди бывают всякие, здесь я с тобой согласен. А что дальше было с этими часами? Где они столько времени пребывали?

– А дальше, значит, пришел я домой, а тут она, Маруся, меня, как всегда, встречает. Начинает, значит, обычную свою волынку – где был, да что делал, да почему от меня в домашнем хозяйстве никакой пользы, а только один вред.

– Так оно и есть, паразит, – вставила Мария Никитична. – Окромя вреда, от тебя никакой пользы! От Жульки, дворняжки нашей, и то пользы больше, я уже не говорю про корову.

– Не отвлекайтесь! – представитель закона прервал этот обмен мнениями. – У нас, граждане, не базар, а официальный допрос. Когда твоя очередь, Никитична, дойдет, тогда и скажешь. Насчет часов что дальше было?

– Я ей стал возражать, что за грибами ходил. Она мне – где же эти грибы? А я ей достал из кармана подосиновик, который там поблизости нашел, а вместе с ним по случайности часики эти выпали. А она, Мария то есть, у меня их сразу рык… рак… реквизировала!

– И правильно сделала! – снова вмешалась Мария Никитична. – Он бы их в этот же день и пропил.

– Реквизировала, значит, – продолжил дядя Паша. – И припрятала. Хорошо припрятала – я их целый год искал, только сегодня нашел!

– Козел, – сухо добавила Марья Никитична.

– Вот видишь, Васильич, какая она грубая женщина, – печально вздохнул дядя Паша.

– Я все вижу! – заверил служитель закона, но уже скорее для острастки. – А часы эти забираю как вещественное доказательство.

Дядя Паша и его многострадальная жена проводили часики одинаковыми грустными взглядами.

Из дома Надежда вышла вместе с Иваном Васильевичем и тут же приступила к расспросам.

– А что, Васильич, не помнишь имя той погибшей?

– Почему не помню? – покосился на нее полицейский. – У меня пока что склероза нет. Вера Дроздова ее звали. И на часах тоже написано «Вере от Кирилла». От мужа, стало быть.

– А ее личность точно была установлена? Вы же говорили, что она здорово обгорела, как головешка!

– Муж ведь опознал. Опять же часы у нее на руке были, вот эти самые.

– Но часы-то только теперь обнаружились! А как ее муж опознал, если она совсем обгорела?

– Это уж я точно не помню, только опознал, на то он и муж. Вот, извиняюсь, если с тобой что случится, тебя тоже муж опознает.

– Не дай бог. – Надежда зябко передернула плечами. – А вскрытия не было?

– Зачем вскрытие? – Васильич снова удивленно покосился на Надежду Николаевну. – А что ты все спрашиваешь-то? Чего интересуешься? Дело давнее, год уж с тех пор прошел.

– Да, действительно, что это я? – пробормотала Надежда. – Какое мне дело до этой женщины?

– Разбилась какая-то наркоманка, – продолжал Иван Васильевич, – нашла место. Не могла где-нибудь в другом районе, подальше от нас…

– Что? – спохватилась Надежда Николаевна. – Наркоманка? Почему наркоманка? Вы же говорили, что вскрытие не проводили?

– Не проводили, – подтвердил он, – но я-то труп видел. Левая рука не сильно обгорела, правду Паша сказал. Так вся эта рука в следах от уколов. Когда Васька Груздев, сын Степана Степановича, от передоза помер, у него такие же следы были… раньше-то такого в помине не было, а сейчас чуть не каждый второй от этой дряни загибается…

Надежда Николаевна слушала собеседника вполуха.

В голове у нее крутились разнообразные соображения, связанные с прошлогодней аварией. А перед внутренним взором снова и снова вставала сцена на ночном переезде – рассыпавшаяся по земле малина и женщина, которая безуспешно пытается ее собрать. И разговор в ресторане между вскорости убитой Лидией и мужчиной – вроде бы симпатичный тип, красивый даже, но чем-то он Надежде сразу не понравился. Говорили они о Вере, ту женщину с полустанка звали Верой, а потом она оказалась в ресторане. А еще те двое поминали Ясенево, то есть аварию вспоминали. И теперь получается, что Вера погибла в аварии. А она вовсе и не погибла. И кто же тогда погиб? Если муж опознал… нет, какая-то путаница!

– Может, останешься? – сердобольно спросила мать. – Уморилась сегодня…

– Нет, мама, у меня завтра дела. Нужно встречу одноклассников организовывать, давно не виделись…

В машине соседа Надежда тотчас заснула. Сосед не обиделся, он от природы был человек молчаливый, ему еще и лучше, что никто в дороге языком не метет.

Следующую ночь Вера проспала без сновидений и проснулась поздним утром, отлично выспавшись.

Вчерашние ужасные события немного померкли. Хотя, конечно, она помнила жуткую сцену в китайском ресторане, но теперь справилась с паникой и могла спокойно рассуждать.

А самое главное – такое в ее жизни уже было год назад, она уже стояла над трупом Лидии, а в итоге та оказалась жива…

Вера, конечно, не понимала, как такое может быть, но второй раз одна и та же сцена подействовала на нее не так убийственно. Может быть, и на этот раз Лидия уцелела?

Вера поднялась, приняла душ.

Соседки в квартире не было – видно, уже ушла по делам. Зато на кухне стояли банка растворимого кофе, сахарница и вазочка с печеньем, и на столе лежала записка:

«Бери что хочешь».

Воспользовавшись этим любезным предложением, она напилась кофе с печеньем, и жизнь стала казаться ей вовсе не такой безнадежной, как накануне.

Первым делом ей нужно было хоть с кем-то поговорить. С кем-то из своей прежней жизни, с кем-то, кто знает, что случилось год назад. Вот именно, год назад в банке случилось что-то неприятное. Причем не пустяк какой-нибудь, если Лидия Костромина, начальник кредитного отдела, уволилась. Судя по интонации, с какой говорил о ней Стогов, уволилась Лидия не по собственному желанию, ей велели. Как говорится, сделали предложение, от которого она не смогла отказаться. Иначе с чего бы ей увольняться с такого места? Делала успешную карьеру – и тут вдруг уволилась. Людей много, а банков мало. То есть не так уж мало, но людей больше.

С Кириллом после вчерашнего она встречаться не хотела и боялась. А вдруг это он убил Лидию? Она, Вера, на этот раз точно знает, что она этого не делала, а Кирилл был в том ресторане, их многие видели. Так или иначе он ей однозначно врал насчет знакомства с Лидией, так, может, и не только в этом?

Вера подумала еще немного и вспомнила, что до всех тех жутких событий она дружила со Светой Синицыной, славной девушкой из отдела инвестиций.

Пожалуй, дружила – это громко сказано, но они со Светой часто вместе обедали, ходили по магазинам и разговаривали о жизни. Так, ерунда, пустопорожний бабский треп, но все же… Кириллу она о своей дружбе со Светкой не рассказывала – он отчего-то очень болезненно относился к наличию у нее подруг.

«Нечего зря болтаться по городу и просиживать в кафе, как многие, – ворчал он, – и еще косточки мужьям перемывать. Противно это – сидят бабы и интимные подробности о мужьях вываливают на всеобщее обозрение. А сами, между прочим, ничего из себя не представляют, за счет мужей существуют, все на мужнины деньги куплено…»