Рудольфо излагал план действий отряда капитана Доминго Унгрия в тылу врага.

Хорошо подготовленная группа, состоящая из пяти-шести человек, может без потерь прийти, поставить мины и уйти, пустив под откос эшелон, уничтожив батальон или несколько десятков танков.

Едва я успела перевести эти слова, как полковник, не дожидаясь дальнейших объяснений, спросил:

– Значит, диверсанты поставят мины и уйдут, а кто будет в ответе, если на этих минах подорвутся не воинские эшелоны, а пассажирские поезда с мирным населением?

– Но в военное время, да еще на прифронтовых дорогах мирные люди в поездах не ездят, – переводила я ответ Рудольфо.

Перес Салас хмурился, заметно нервничал.

Прежде чем ответить, командующий, выпустив кольцо дыма, положил сигарету.

– У нас особая война. Плотность населения нашей небольшой страны значительна. На прифронтовых магистралях ходят и пассажирские поезда, они перевозят женщин и детей, которых мы не можем убивать.

– Но у нас есть возможность производить крушения только воинских поездов… – начал было Рудольфо. В это время позвонил телефон, командующий извинился и снял трубку. Он слушал, временами хмурясь, что-то приказывая, внося пометки в полевую книжку.

До встречи с Пересом Саласом мне много приходилось слышать о нем.

Говорили как о суровом, нелюдимом, упрямом, но знающем свое дело офицере, обладающем решительностью и большой силой воли; говорили и о его ненадежности и даже о связях с мятежниками. Но были и такие, которые положительно отзывались о строгом, но справедливом полковнике, который, несмотря на все посулы, не пошел в лагерь фашистских мятежников.

И вот, вспоминая услышанное о командующем, я наблюдала за его переговорами по телефону с кем-то из его подчиненных.

Крупные черты лица с серьезным, иногда злым выражением, большие очки с толстыми стеклами, седеющие волосы. Было заметно, как он нетерпеливо выслушивал ответы, говорил кратко, приказания отдавал четко и, что самое важное, заметно переживал то, о чем ему докладывали.

– Нет! – подумала я. – Хотя полковник и угрюм, и суров, но он и заботлив, и небезучастен к событиям – должно быть, он честный республиканский офицер.

Было заметно, что командующий устал от большого напряжения. Окончив разговор, он медленно положил телефонную трубку и извинился, что прервал беседу.

И все-таки мне тогда показалось, что Перес Салас не похож на испанца, слишком он был угрюм и строг. Испанцы, с которыми мне до того довелось встречаться, были радушны, веселы, некоторые – горячи. Он на них не был похож.

Вызвав дежурного офицера, командующий отдал ему какое-то приказание.

Будто позабыв о поездах, Перес Салас заговорил о другом.

– Советников у нас много, добровольцы к нам едут, а танков, самолетов, пушек и снарядов мало, – жаловался командующий.

Рудольфо пытался ему доказать всю сложность доставки оружия из Советского Союза, но полковник молча курил, и только изредка по его лицу скользила ироническая улыбка. Когда я закончила перевод, он заговорил:

– Да, Россия огромная и загадочная страна – у русских самый большой и свежий опыт гражданской войны.

Затем, положив недокуренную сигарету, не дав мне времени для перевода, мило улыбаясь, командующий спросил:

– Простите, сеньора, вы тоже русская?

– Да, русская! И не только русская, но и советская, – с гордостью ответила я.

Командующий еще больше удивился, узнав, что я доброволец, что у меня в Москве осталась восьмилетняя дочурка и что я не жена, а переводчица Рудольфо Вольфа.

Нам снова подали горячий ароматный кофе.

– Вы, сеньора, если я не ошибаюсь, родились, выросли и учились в Москве или Ленинграде?

– Да, училась действительно в Ленинграде, работала перед отъездом в Испанию в Москве, а родилась и выросла в селе Дорогорском Мезенского района Архангельской области, всего в ста километрах от северного полярного круга.

– Это очень интересно! Значит, вы жили и в тундре и в таком красивом городе как Ленинград, и в Большой Деревне, как у вас некоторые называют Москву?

– Нет, сеньор полковник, в тундре я не жила. Тундра еще севернее. У нас в Мезенском районе леса славятся на всю область.

Рудольфо молча пил кофе, явно скучал, не понимая нашего разговора.

Наконец, заметив, что командующий очень любезно и оживленно со мной беседует, воспользовавшись паузой в связи с телефонным звонком, сказал мне:

– Расскажи полковнику о походах под Теруэлем.

И я начала свой рассказ с того, как первый раз мы ходили для действий на вражеские коммуникации. Вопреки ожиданию, Перес Салас слушал меня внимательно, не перебивая, отложив в сторону сигарету.

– Да, на это способны только русские женщины! У русских много партизанских традиций. Ваши партизаны и раньше действовали на чужой земле, – заметил на этот раз весьма дружелюбно Перес Салас. И я в первый раз увидела настоящую, добродушную испанскую улыбку на его лице, но она быстро исчезла.

Моя беседа с полковником не изменила его взглядов на крушения поездов, на что рассчитывал Рудольфо. Об этом командующий больше не захотел говорить.

– О поездах мы еще поговорим, сеньорита! – и Перес Салас встал, давая понять, что беседа закончена.

Действительно, мы очень много времени отняли у командующего.

– Буду рад Вас видеть, сеньорита, меня очень интересует Ваша страна, Ваш народ, но, надеюсь, у нас найдется тема для разговора и без поездов, – сказал мне Перес Салас, прощаясь.

Капитан Доминго Унгрия, слушая мой рассказ о беседе с командующим фронтом, то зло хмурился, то ехидно улыбался.

– Хорошо! Посмотрим! – сказал он. – Пассажирские поезда не в наших интересах подрывать, а за воинские эшелоны нас не осудят, а чтобы нас не прогнали, будем выполнять еще и задания командующего…

И группы отряда, наряду с подрывом и выводом из строя автомашин другими способами, занимались и крушениями воинских поездов, пробовали подрывать и тоннели.

Помню, что вскоре приехал в Хаен очень расстроенный Доминго. Я решила, что случилась большая неприятность, о которой он и стал рассказывать Рудольфо.

– Перес Салас поставил мне задачу разрушить тоннели на участке Пеньярроя – Кордова, приказал начальнику штаба выделить в мое распоряжение саперов и с ними полтонны динамита. Послал я с саперами Маркеса. Тоннель большой, а охрана слабая, всего двое часовых, да в караульном помещении человек пять. Охрану сняли, у входа в тоннель заложили все пятьсот килограммов динамита. Говорят, сильный взрыв был. К утру отошли в горы. Сидят в лесу на склоне и наблюдают, что делается на железной дороге.