– Так вы – аспект аспекта?

Ския коротко рассмеялась.

– Это лучше, чем ничего.

– А я – другая Плавтина? Та же, что и Плавтина-Корабль?

Ее собеседница кивнула.

– Но чем объясняется наше с вами сходство?

Они обменялись напряженными взглядами – как будто каждая пыталась разложить образ другой на ряд простых элементов, удобных для сравнения. Этот нос – слегка крупноватый. Это ассиметричное лицо с выдающимися скулами, контрастирующими с небольшим тонкогубым ртом. Сомнений и вправду не оставалось.

Конечно же, Ския уже наверняка это знала, она не казалась удивленной. Но для Плавтины это стало открытием. Если нетрудно узнать себя в юности, понимать, как ты будешь выглядеть в старости, совсем не так легко – по крайней мере, она так предполагала: ведь сама она в своей первой жизни происходила из мастерской, где делали автоматы, и, как Афина, была функциональной с головы до пят. Она не знала, как это – стареть. И все же за морщинами и глубокими кругами под глазами она угадывала собственные черты.

– В том виде, в каком вы лицезрите меня сегодня, я – незавершенный эксперимент, неудача. Я произошла, как и вы, из искусственной матрицы. Как вы наверняка догадываетесь, ваша плоть – продукт генной инженерии, полученный с помощью рекомбинации клеточного материала животных, близких по строению человеку. Это сложная наука, в которой трудно избежать капризов биологии.

– Но вы не умерли?

– В своем безграничном милосердии Ойке, моя создательница, дала мне выбор: исчезнуть вместе с моим телом или же продолжать существовать в виде ноэма. Она думала, что я лучше всего подхожу для того, чтобы вести исследования, которые должны были привести к вашему рождению. Я сожалею о своем выборе.

Ския опустила глаза, вдруг смутившись собственных слов, и облокотилась на перила. Плавтина сделала то же самое.

Внизу башня таяла среди нагромождений скал, едва выступающих из волн, а море вело с камнями ожесточенную битву, сопровождаемую постоянным грохотом и взрывами пены. Зрелище завораживало самой своей жестокостью. Призрак продолжил приглушенным голосом, будто размышляя вслух:

– На самом деле я сожалею о том, что я потеряла, а вы теперь имеете.

– О чем вы говорите?

– Посмотрите вокруг. Морская стихия… Она знакома генам, которые таятся в каждой из ваших клеток. Она утешает нас в страдании и дарит мечту о другом мире, о возвращении в первичный водоем, откуда мы, соль земли, и происходим. Хотите вы этого или нет, но ваше тело связывает вас с родом, который старше человеческой цивилизации, оно прочно укореняет вас в непоколебимой древности. Вы это чувствуете?

– Да, – у Плавтины в горле встал комок, – я понимаю, о чем вы.

– Но вы не испытывали этого никогда прежде, пока были автоматом?

– Я никогда не видела моря.

– Вы… мы наблюдали за звездами и глядели в бесконечный горизонт красных песков. И ничего не чувствовали. Но теперь – вы увидите – такое зрелище будет приносить покой, который рождается в плоти, а не в душе. И я прикоснулась к этим сокровищам – таким глубоким и таким простым, – но после утратила их навсегда.

– Но ведь их не существует, – услышала Плавтина свой собственный голос – еле слышный. – В реальности изначальная планета для нас навсегда недоступна, а то, что мы видим перед собой – всего лишь немного воды, налитой в трюм Корабля. Просто театральная декорация.

Ския взяла ее за руку и продолжила созерцать волны. Плавтину это прикосновение успокоило, хоть она и знала, что оно ненастоящее.

– Вы правы. В какой-то мере вся Вселенная стала искусственной.

Больше ничего говорить было не нужно. Плавтина не забыла о том, что случилось, хотя из-за резкого возвращения к жизни у нее появились более насущные заботы. Гетакомба. Исчезновение человека. Значит, ничего не поменялось.

– Сколько времени я пробыла мертвой?

Ския рассмеялась:

– Это было первым вопросом, который я задала.

– Видите, возможно, мы не так уж похожи, – мягко проговорила Плавтина.

Ее собеседница на секунду смешалась, будто испугалась последствий сказанного. Однако вместо ответа Ския жестом предложила ей зайти внутрь – с неба падали крупные капли дождя, сначала редкие, потом все чаще и чаще. Плавтина последовала за ней по узкой лестнице за лифтом в довольно скромных размеров зал с узкими и круглыми, как иллюминаторы, окнами, располагавшимися прямо над поверхностью воды.

* * *

Маленький вокзал был сделан из резного железа, с красивым стеклянным куполом вместо потолка. Оба людопса, которые немало времени провели под искусственным освещением «Транзитории», прикрыли глаза лапами. Автоматы не отреагировали: их глаза не имели зрачков.

Эврибиад уже привык к странному освещению в центральной части Корабля. Оно имитировало мощное солнце, такое же горячее, как и настоящее, проходящее каждый день по небосводу Кси Боотис, но не чисто-белое, ослепляющее, а скорее желтоватое.

Мир, озаренный таким светом, был окрашен в более мягкие, более деликатные оттенки, чем его собственный. Может быть, под таким солнцем могла бы родиться более цивилизованная раса людопсов, не слишком воинственная, не готовая проливать кровь своих соплеменников по таким невнятным причинам, как разные верования или раздел земли на участки. Как-то раз, когда он был еще щенком и учил буквы, он поделился этой мыслью с Аттиком. Тот посмотрел на него долгим взглядом, а потом рассмеялся и потрепал по холке. «Раса, вышедшая из-под изначального солнца, была гораздо хуже, чем все, что в силах вообразить щенок». Ответ был загадочным, но надолго остался в его памяти.

Они вышли с вокзала и окунулись в тропическую жару. Небо было ясным, хотя кое-где плыли вытянутые полупрозрачные облака. Фиговые деревья с извилистыми стволами давно уже запустили корни в узкую песчаную дорожку, по которой они шли. Тонкие сосны покачивали вершинами в свежем бризе, дующем с воды. На этом острове, выросшем посреди корабля, невозможно было и на секунду забыть о море, поскольку оно постоянно давало о себе знать доносившимся до ушей глухим шумом. Остров не был вулканической скалой, как другие земли, которые когда-то выступили из вод и теперь составляли Архипелаг.

Как ему говорили, остров напоминал нечто, никогда не существовавшее на Кси Боотис: атолл, кольцо из темного песка и рыхлой земли, окружающее теплую неглубокую лагуну. Растительность тут была густой, составленной из многочисленных разновидностей, которые не могли приспособиться к более капризному климату за пределами атолла. Здесь сухие и влажные сезоны не сменяли друг друга, не было ни бурь, ни ветра. Место это было не настолько большим, чтобы исследовать его неделями, однако достаточно просторным, чтобы не ощущать тесноты, примерно семьсот или восемьсот метров. Однако магия острова заключалась не в сладости здешнего воздуха. Отон сделал его своей обителью, куда приглашал самых достойных из своих подданных, как дважды случалось и с Эврибиадом.