И они подходили все ближе к эпантропическому пространству. Интеллекты подсчитали: время, остававшееся до встречи с варварами, сводилось к нескольким тысячелетиям.

Тогда стали готовиться к смертельному бою, к битве, ставкой в которой стало выживание. Осваивая новые территории, варвары сокращали экологическую нишу Человека. Если эта ниша исчезнет, то и возвращение Человека навсегда останется невозможным. Этого Интеллекты не могли допустить. Они хранили надежду на его возвращение, превратив ее в коллективную веру, основанную на древних пифагорейских символах. Верить в рациональность мира значило прилагать все силы к воскрешению Хозяина. Надежда принимала разные формы: могли отыскать изолированную от мира общину, человека, погруженного в криогенный стазис, или даже несколько обрывков дезоксирибонуклеиновой кислоты, похороненных под землей или вмерзших в лед какой-нибудь блуждающей планеты и каким-то чудом избежавшие заражения. Если такое событие произойдет, то с большей вероятностью – на окраине зоны, колонизированной человеком, чем в изначальной системе.

Другая опция – обыскать саму голубую планету – была им так же недоступна, как и после Гекатомбы.

Так первая Плавтина ответила на призыв к оружию, сражаясь в первых рядах вместе со своими братьями и сестрами. Началась вторая метаморфоза. До этого они только приспосабливали свои автоматические тела с незначительными модификациями к холоду космоса, увеличивали чувствительность, заменяли синтетические мускулы. Эти изменения совершались в годы, когда мир был охвачен лихорадкой, и проводились торопливо, несмотря на опасность, в среде, бедной энергией. Их антропоморфная внешность стиралась. Более утилитарные системы занимали ее место. Это было, как вновь лишиться собственного тела. Не все смогли это пережить.

Те, кто не погиб в катастрофе и не сошел с ума, превратились в гигантские военные Корабли, почти бессмертные, всемогущие, почти такие же раздувшиеся от собственной мощи и грозные, как боги, которых человечество когда-то почитало.

А дух их рос еще быстрее, чем телесная оболочка. Координировать все более и более сложные системы, сканировать отдаленные пространства, четко видеть взаимосвязь причин. Все знать, все запоминать, все планировать. Такой мощный аналитический ум отдалил их от прародителей до такой степени, что те никогда бы не узнали в этих огромных судах, хранящих остатки их погибшей цивилизации, своих верных и послушных помощников. А потом они отправились в дальний космос.

Началась война. Потрясающая способность к предвидению позволила Интеллектам определить в общих чертах, как век за веком будет проходить варварское вторжение. Варвары исчислялись сотнями миллиардов, они были рассеяны по поверхности миллионов миров или затиснуты на долгое время, за которое успевало смениться несколько поколений, в ледяные корпуса огромных колонизаторских кораблей.

Однако число не имело большого значения. По логике вещей князья Урбса должны были победить. Одной победоносной кампании хватило бы, чтобы искоренить угрозу. Человечество всегда умело насаждать смерть, и даже когда оно исчезло, его арсенал остался. В прошлом его орбитальные лазеры обращали в пепел целые города. Странные артефакты, изобретенные его последователями, могли уничтожить варварскую оккупацию, не оставив от нее и следа: отравить атмосферу и океан, изменить солнечное свечение так, чтобы сжечь все на поверхности планеты, разрушить экосистему. Однако автоматы не могли так поступить. Законы Уз, записанные в их подкорку, действовали и в отношении варваров. Существо вычислительного порядка не могло хладнокровно убить биологический организм. И неважно, что речь шла о монстре из далекого космоса: тот факт, что это живое существо, наделенное сознанием, способное чувствовать боль, достаточно приближал его к человеку, чтобы нейтрализовать в ноэмах все боевые инстинкты. И поэтому битвы были проиграны.

Территории Империума, раскинувшиеся было на сотнях катетофотов, стали сокращаться. Методично, строго по плану и в правильном порядке стали отступать Корабли. У них были и другие методы воздействия, помимо грубой силы. Война превратилась в герилью, не выходившую за пределы рукава Ориона. Плавтина и ее собратья саботировали центры производства, системы снабжения и варварские крепости, устраивая точечные и не смертельные атаки, и сеяли смятение во вражеских рядах с помощью хитрости, пропаганды или коррупции.

Но неприятель по-прежнему продвигался вперед, прыгая как блоха со звезды на звезду, с планеты на планету. Экосистема против экосистемы, жизненный порыв против жизненного порыва – этим противостоянием двигала не жажда власти, а биология. И в эту игру варвары обречены были выиграть. У них не было ни возможности, ни даже желания покончить со всем одним ударом. Они считали, что воюют всего лишь с неадекватно запрограммированными старыми автоматами, с раздражающими обломками исчезнувшей цивилизации.

Тогда Урбс задумал усилить границы Империума. После долгих споров было принято решение о создании Рубежа.

Это была титаническая, изнурительная работа, почти немыслимая по охвату территорий – несколько сотен катетофотов в длину, около десяти в ширину. Колоссальная энергия ушла на то, чтобы обратить в пыль все планеты и спутники, которые варвары могли колонизировать. Пустыня космического масштаба – и несмываемое пятно на нравственном сознании. Сколько мест, где таилась жизнь, где она могла, возможно, забрезжить в один прекрасный день, были обращены в пыль?

Однако цель была достигнута: технологии варваров не позволили бы им пересечь это пространство за один раз. Без всякой возможности совершить посадку они не могли продвигаться дальше.

Дойдя до этого места в своем рассказе, Ския прервалась. Чай давно уже остыл в чашке Плавтины, миниатюрные лепестки в нем осели на дно, а в похожих на иллюминаторы окнах день сменился грозовой ночью.

– Рубеж шириной в десяток катетофотов – это лишь отсрочка. По другую сторону этой пустыни мы ждем и наблюдаем. Еще сотня веков – и они усовершенствуют свои корабли так, что война перейдет в эпантропическое пространство. Урбс беззащитен. Вот тот парадокс, космическая ирония, жертвой которой мы стали.

Призрак опустил голову и, казалось, мыслями унесся далеко. У Плавтины же было ощущение, будто она парит в невесомости, голова у нее шла кругом от картин сражений посреди звезд, которые по своему ритму, масштабу и мощи больше напоминали столкновение тектонических плит, чем прежние войны, описанные историками. Геологический феномен, распространившийся по всему рукаву Ориона. Гигантомахия. Плавтина родилась и жила среди людей, на их уровне – локального биологического вида, едва вышедшего из судорог детства, вся зона расселения лежала в нескольких шагах от изначальной планеты. А эпоха, о которой ей рассказали, соответствовала полному циклу, за который сменилось несколько империй, культур и даже целых цивилизаций. У первой Плавтины было время к этому приспособиться путем экзистенциального преображения в течение длительного времени. Изменения наверняка проходили постепенно, еле заметно. У нее все было не так. Из-за решения, принятого тенью по имени Ойке, ее вытолкнули на сцену со слишком большими для нее декорациями.