Практически все реконструкторы склонны считать, что ее атака была решающей и могла коренным образом изменить ход сражения, причем панцирная кавалерия буквально врезалась в ослабленные вражеские ряды, нанося копейный удар (пускай он и не сродни встречному соударению взаимно атакующих всадников, как то практиковалось у рыцарства), а потом довершая дело клинками и булавами. После чего, когда противник, наконец, не выдерживал и обращался в бегство, начинался финальный этап: монголы активно преследовали отступавших, нанося им огромные потери, иногда даже большие, чем во время самой битвы. Это в основном осуществлялось уже силами легкой конницы, во время предшествующего боя выполнявшей в основном вспомогательные задачи, а потому сохранившей свежих коней.

Вполне логично. Этому не противоречит и тот факт, что монгольское наступательное вооружение по самому своему характеру предназначено для поражения слабозащищенного противника в бою на дальних дистанциях. Ведь количественно все равно преобладает средневооруженная конница (у всех врагов – тоже!), которой очень «по руке» стрелы с плоскими и широкими, до 4–5 см, наконечниками, предназначавшиеся для стрельбы по не защищенной доспехами цели, двуногой и особенно четвероногой. Как свидетельствует тот же Марко Поло: «В битвах с врагом берут верх вот как: убегать от врага не стыдятся, убегая, поворачиваются и стреляют. Коней своих приучили, как собак, ворочать во все стороны. Когда их гонят, на бегу дерутся, славно да сильно, так же точно, как бы стояли лицом к лицу с врагом; бегут назад и поворачиваются, стреляют метко, бьют и вражьих коней, и людей; враг думает, что они расстроены и побеждены, а сам проигрывает от того, что кони у него перестреляны, да и людей изрядно побито. Татары, как увидят, что перебили и вражьих коней, и людей, поворачивают назад и бьются славно, храбро, разоряют и побеждают врага».

«Среднетяжеловооруженная» монгольская конница по миниатюре XIV в.: у всех луки, у многих копья, но в ход их пустить не спешат, хотя кое-кто уже вступил в сабельный бой. Похоже, главным поражающим фактором опять оказывается стрельба.

Но если сама монгольская тяжелая конница, у которой защищены и кони, и люди, действительно должна была врезаться во вражеские ряды с копьями наперевес (а ведь, не забудем, луки на ее вооружении тоже сохраняются!), то отчего тогда у ВСЕХ конников, даже тяжеловооруженных, седла с низкими луками, не приспособленными для конной сшибки? И манера езды – тоже: на коротких стременах, с высоко поднятыми коленями, «лучная» а не «копейная». Положим, фронтальное столкновение на рыцарский манер и не предусматривалось; но все равно при таких обстоятельствах тяжеловооруженный батыр слишком легко может быть сброшен с лошади. Тогда имеет ли смысл вообще врезаться во вражеские ряды? И вообще, ставилась ли перед панцирными батырами такая цель?

Может быть, их высокая защищенность – «девайс» для лучной стрельбы? Будучи трудноуязвимыми, они подъезжают на сравнительно близкое расстояние и расстреливают врага прицельно, на выбор: им ведь, помимо прочего, не надо сложно маневрировать, носиться перед вражеским войском галопом, «сбивая прицел» неприятельским лучникам…

Ничего невероятного в этом нет: такая тактика была характерна для тяжеловооруженных разновидностей степной конницы на всех этапах ее существования, начиная со скифского включительно. Правда, даже тяжеловооруженные скифы еще не имели стремян, так что для них в принципе было почти невозможно «врезаться» во врага. Для монголов такая возможность закрыта не была. Но очень возможно, что даже тяжеловооруженные монгольские всадники и даже во время ближнего боя главным образом стреляли, «бросая» большие стрелы с широким наконечником вблизи в лицо, в руки и пр. А колоть и рубиться начинали лишь после того, как все возможности вести стрельбу оказывались исчерпаны.

Эта версия не противоречит описаниям тех, кто наблюдал тяжеловооруженных монголов «живьем». Из всех оставивших детальные воспоминания «западных» и «восточных» авторов, пожалуй, только Поло описывает копейно-клинковые этапы сражений часто, подробно, но… настолько одинаково… и настолько близко к канону рыцарских романов Рустичиано… что, кажется, это и есть Рустичиано, непрошено взявший на себя функции «редактора». Иследователи давно заметили: все, что происходит после вводных фраз типа «схватились они за мечи и палицы и бросились друг на друга», несет на себе стилистическую печать умелого литератора, знающего, как видится картина сражений потенциальным читателям, и не желающего обманывать их ожидания. Однако до перехода в ближний бой Поло удается сохранять контроль над текстом: «Забил накар (сигнальный барабан. – Авт.), и люди, не медля, бросились друг на друга. Схватились за луки и стали пускать стрелы. Переполнился весь воздух стрелами, словно дождем; много людей было смертельно поранено. За криками и воплями и грома нельзя было расслышать; воистину, видно было, что сошлись враги смертельные. Метали стрелы, пока их хватало; и много было мертвых и насмерть раненных». «Когда им приходится сражаться на открытой равнине, а враги находятся от них на расстоянии полета стрелы, то они… изгибают войско и носятся но кругу, чтобы вернее и удобнее стрелять во врага. Среди таким образом наступающих и отступающих соблюдается удивительный порядок. Правда, для этого у них есть опытные в сих делах вожатые, за которыми они следуют. Но если эти вожатые падут от вражеских стрел или вдруг от страха ошибутся в соблюдении строя, то всем войском овладевает такое замешательство, что они не в состоянии вернуться к порядку и стрелять во врага».

Как будто тут нет места «ударному кулаку» тяжеловооруженных как особому роду войск. Впрочем, он, конечно, существовал. Но, может быть, действовал не так, как ему «полагается».

А что тяжеловооруженные всадники делают в самом конце боя, когда сопротивление врага уже сломлено? Похоже, пересаживаются на запасных лошадей и принимают участие в преследовании, помогая легковооруженным и тем из средневооруженных, кто пока еще сохранил силы (ведь именно эта категория воинов принимает на себя основную тяжесть боя), при этом опять-таки работая как лучники! Во всяком случае, так уместнее всего интерпретировать изображения «предельно бронированные всадники на абсолютно неодоспешенных лошадях».

Есть датируемое 1236 г. описание битвы, где тяжелая монгольская конница показывается как более «железная» в смысле обмундирования, чем противостоящие ей северокитайские войска, и именно она решает исход боя, но при этом вроде бы ведет себя так же, как и вся остальная конница, лишь усиливая ее натиск. В сражении при городе Лю-си, где «стрелы и каменья (?!) как град сыпались», обе стороны «вместо железных доспехов употребляли стеганые или кожаные, в которых, когда намокнут от дождя, невыгодно пешим сражаться» [15]. Вечером сражение было прервано сильнейшей грозой. На рассвете «монгольские войска, будучи усилены железною конницею, окружили со всех сторон». Один из китайских генералов, уже получивший три раны от стрел, выбыл из строя, а другой, Цао-ю-вынь, признав, что после этой грозы шансов на победу не остается, «начал ужасно ругаться и убил верховую лошадь под собою, в знак, что он решился умереть», встал в ряды обреченной пехоты, вместе с ней принял натиск всей монгольской конницы и после ожесточенного сопротивления погиб.