В итоге твой сын оказывается у меня дома. Я веду его наверх, в гостевую спальню, он не расположен беседовать, да и мне неохота что-либо обсуждать. Умываю его, убеждаюсь, что нос, слава богу, не сломан, приношу чистые полотенца, бутылку воды и таблетку от головной боли, а еще здоровенную футболку, так ни разу и не надеванную с тех пор, как кто-то мне ее подарил. И оставляю его одного. Сама иду на кухню и ставлю чайник – я не могу заснуть, пока он ходит туда-сюда из спальни в ванную. Его безостановочно рвет.

Незадолго до шести просыпаюсь от странного звука. Птичка. Выпала из гнезда и просит о помощи? Нет, она весело, радостно поет нехитрую утреннюю песню. К семи светлеет, за окном тишь да гладь, ни дождя, ни ветра. Буря отбушевала, природа невинно притворяется, будто ничего и не было. А по всей стране люди с тоской смотрят на ночные разрушения.

Наливаю себе кофе и выхожу в сад. Как хорошо, что я успела уложить почти все рулоны, они так и лежат, я молодец, аккуратно все сделала. Зато оставшиеся расшвыряны, разодраны и валяются где ни попадя, даже под колесами машины.

Стоит мне выйти, как ты немедленно открываешь дверь и устремляешься через дорогу, как будто уже давно меня ждешь.

– Он в порядке? – В голосе такая неподдельная тревога, что мне невольно становится тебя жалко.

– Он еще спит. Его всю ночь рвало.

Ты киваешь, вид у тебя измученный.

– Это хорошо. Хорошо.

– Хорошо?!

– В смысле теперь не скоро ему захочется опять напиться.

Поднимаю с земли разбитый стакан.

– Н-да, сколько вы трудились, и все насмарку.

Равнодушно пожимаю плечами, мол, ничего страшного.

– Ну, не все, кое-что, даже многое, уцелело.

И все же очередное недоделанное дело. Мысленно проклинаю Ларри, который уж всяко не виноват в том, что ночью натворила буря.

– А из этого, – ты указываешь на кучу булыжника, – можно сделать отличную альпийскую горку. Мои дед с бабушкой не стали срывать холм у себя в саду, а обложили камнями. И вокруг посадили цветы. Очень красиво получилось. Я могу прислать вам Финна на помощь, ему полезно будет потаскать тяжести.

У меня в голове проносится с полдюжины язвительных ответов, мол, спасибо за потрясающую идею, но в последний момент успеваю прикусить язык.

Ты смотришь мне за спину, на дом, видимо надеясь, что я приглашу тебя внутрь.

– Надо дать ему выспаться.

– Знаю. Но скоро приедет его мать.

– О. Во сколько?

Ты смотришь на часы.

– Через пятнадцать минут. У него сегодня матч по регби.

– Не лучший способ разобраться с похмельем.

Да уж, в школе «Бельведер» состояние Финна вряд ли расценят как должное.

– Что вчера стряслось? – Не знаю, зачем я об этом спрашиваю. Как-то само с языка сорвалось.

– Я должен был забрать его из школы после занятий по регби вчера днем. Но его уже не было, когда я приехал, куда-то ушел с друзьями. Домой заявился поздно, абсолютно пьяный. Я так думаю, что пьяный. – Ты хмуришься и снова смотришь на мои окна. – Начал на меня нападать.

– Слушайте, ну с кем не бывает в его возрасте.

Я припоминаю, бывало ли такое со мной. В общем, да.

Понятия не имею, с чего мне вдруг пришло в голову тебя утешать. Тебя, который приезжает домой вдребезги пьяный чаще, чем иные люди готовят себе яичницу на завтрак. Но ты с благодарностью усмехаешься, дескать, спасибо за поддержку.

– Э-э, – нервно откашливаюсь, – письмо вашей жены все еще у меня…

А вот и она сама подъехала. Ты напряженно смотришь, как она заходит в дом, негромко хлопнув дверью. Некоторое время все тихо.

– Он в спальне, наверху.

– Спасибо.

Через пять минут вы спускаетесь вниз, ты первый, следом Финн. Ну и видок: нос потемнел и распух, над губой запекшаяся кровь. Как я его ни умывала, она, вероятно, пошла снова, когда его рвало. Бледный, несчастный, помятый. Так, наверное, и спал в одежде, не пригодилась моя футболка. Выйдя на улицу, он жмурится от света. И тут выходит Эми. Рука прижата ко рту, чтобы не закричать и не расплакаться.

Все, хватит с меня. Я не хочу в этом участвовать, не хочу никаких разборок, оставьте меня в покое.

Иду домой и некоторое время нервно жду, что кто-то из вас позвонит в дверь, но потом мое внимание привлекает телевизор. Идут новости, звук выключен, но того, что я вижу, хватает, чтобы у меня внутри все похолодело.

Это она, та девчушка из отеля. Голубоглазая хохотушка, мастерица говорить тосты. Ее фотографию сменяет фото ее матери. Обе широко улыбаются. Лили нежно прильнула к маме, та обнимает ее, прижав к себе. Похоже, фотограф только что сказал им что-то смешное. Позади них видна рождественская елка, значит, снимали совсем недавно. И потом фото разбитой машины, перевернутый грузовик… я опускаюсь в кресло, ноги не держат. Беру пульт, включаю звук. Они обе погибли. Виноват водитель грузовика. Меня колотит крупная дрожь. В дверь звонят, но я не могу встать. Снова звонят. И снова. Вся в слезах иду открывать, негодуя на такую беспардонную настырность. Вижу три встревоженные физиономии.

– Простите, мы не вовремя, – сразу же извиняется Эми. – Извините нас, пожалуйста…

Мой гнев немедленно испаряется.

– Ничего… я просто… только что по телевизору показали…

Дверь в гостиную открыта, им видно телевизор, где идет все тот же сюжет.

– Ох, это ужасно. Я тоже уже видела. Они ведь совсем рядом, за углом здесь живут. Это жена Стивена Уоррена и их дочка. – Эми оборачивается к тебе: – Ты слышал про них?

– Дочку зовут Лили. – У меня перехватывает горло.

– Нет, я не знал.

Мы все замолкаем, а потом Финн решает, что пора ему прорезаться:

– Мм, спасибо вам за вчерашнее.

– Не за что. – Я не знаю, насколько Эми в курсе того, что у нас происходило, и отвечаю расплывчато.

Он с явным облегчением разворачивается и потихоньку уходит, шаркая длинными худыми ногами в приспущенных широких джинсах.

Ты и Эми по-прежнему не отрываете глаз от телевизора. Точнее, Эми смотрит, а ты, кажется, погрузился в мрачные размышления.

– Я видела их вчера днем.

Звучит так, будто я была с ними знакома. Что ж, в каком-то смысле так и есть.

– Это произошло именно днем. Возможно, вы последняя, кто их видел, – говорит Эми, и у меня в душе все переворачивается.

Она сказала просто так, ничего особенного не имея в виду, но я вдруг чувствую странную сопричастность тому, что случилось. Как будто они разделили со мной свои последние счастливые минуты. Может быть, и я должна теперь с кем-то этим поделиться? Не оставлять только себе? Наверное, эти мысли – последствие шока, а еще я совсем не выспалась и нахожусь в каком-то полувменяемом состоянии.