– Да нет, – он помолчал, вспоминая почему-то свой далекий выстрел из пневматического ружья. – Я просто сбежал от нее, потому что с ней я не принадлежал себе. Может быть, я был слишком слаб… Ей было достаточно щелкнуть пальцами среди ночи, чтобы я мчался за чаем, за каким-нибудь ликером «Аморетто»…

– Но… ты по-прежнему ее любишь?

– Ее больше нет, – он помедлил. – Она умерла.

Люба молчала. И Евгений продолжил:

– Это правда, что я играл в «форексе» из-за нее… И я выиграл в тот день, когда она погибла. Я не знал об этом… Узнал недавно… Накануне твоего вчерашнего звонка.

– И ты… ты снова захотел, чтобы мы сделали это с таблетками?

– Мне приснился сон, что мой отец жив. Я вдруг понял, если мне и суждена смерть, то уж лучше погибнуть, сопротивляясь.

– Зачем ты нашел меня? Мы дали себе отсрочку с уговором, что если это будет еще раз между нами как нами, то это будет последнее.

– Но я выиграл из-за тебя.

– Значит, это всего лишь благодарность?

– Я тоже боялся, что это всего лишь благодарность. Но теперь не боюсь.

Он улыбнулся.

В нем продолжало нарождаться какое-то новое, странное и радостное чувство, что жизнь причудлива и, если не позволять себе цепляться за прошлое, то она и не останавливается. Другая женщина сидела сейчас рядом с ним и словно бы он о ней ничего не знал. И ему ничего и не нужно было о ней знать. Что было с ней раньше, как плохо или хорошо ей было с кем-то до него. Так же как и он совсем не хотел сейчас рассказывать ей о том, что с ним было раньше. Ведь это будет опять психотерапия, а прошлое существует только для того, чтобы его не повторять. Перестать умирать так, как тебе словно бы кем-то назначено. Быть снова здесь и продолжать жить.

Эта кабина, шоссе, Люба… Это была и Люба, и эта кабина и шоссе, и в то же время что-то новое, фантастическое. Не было больше душного выдумывания себя, этого бесконечного запирания себя в себя, в свое знание о себе. И его «я» теперь снова было словно бы пронизано открытым бесконечным пространством.

– Мне… мне сейчас так страшно тебя хочется, – прошептала вдруг Люба. – Как будто я вижу тебя в первый раз.

– А как же Григорий?

– Да к черту!

Он засмеялся и нажал на тормоз. Машину слегка занесло и она остановилась.

– Эй! – вскрикнула Люба.

Евгений наклонился и осторожно ее поцеловал, стараясь не задеть за пластырь.

– Нет, нет… давай дотерпим… До дома… Осталось немножко… Там голыми, хочу совсем голыми.

Дом ее был разбит вдребезги. Был разбит вдребезги шкаф, стол, были перебиты зеркала и вазы, перевернуты и переломаны стулья. И посреди этого разгрома с рубашкой в руках стоял Григорий.

– Что ты сделала с моей квартирой? – тихо спросил он, едва они вошли; подбородок его дрожал. – Ты, что, специально это сделала? Признавайся, специально? – он вдруг сорвался на крик: – Я всегда знал, что ты меня ненавидела!

Люба хотела сказать, что это не она. Еще поднимаясь по лестнице, она вспомнила, что выбросила ключи, она боялась, что они сюда не попадут, но замок оказался выбит, а дверь открыта. Она сразу догадалась, что это сделал сутенер. Она же напоила его клофелином, украла пистолет. И за это он и отомстил.

– Зачем ты пришел сюда? – спросила она.

Этот ненужный человек, разбивший ей жизнь, зачем он снова здесь, зачем он стоит перед ней посреди этой разбитой квартиры?

– Я вернулся забрать свои рубашки! – заорал Григорий. – И ты не забывай, что эта квартира, и вещи и обстановка куплены на мои деньги!

– На деньги твоих родителей, – ответила Люба.

Что-то неотвязное словно бы опять затягивало ее в эту ненавистную ей роль.

– Не важно! Это моя собственность! Я понимаю, ты мстишь мне за Нелю.

– Я тебе не за что не мщу, – еле сдерживаясь, ответила она. – Это не я устроила здесь разгром.

– Не ты? Да нет – ты! И я знаю, ты отмстила мне не только за Нелю, – он усмехнулся и посмотрел на Евгения, который стоял чуть поодаль. – Ты отомстила мне за… за то, что ты не испытываешь… Ты же фригидна.

Он цинично захохотал.

– Мразь! – Она закрыла лицо руками.

– Да, я хочу, чтобы и этот господин это знал.

Залившись краской, она повернулась к Евгению.

– Убей его.

– Да плюнь ты на этого ублюдка.

Евгений сделал шаг, чтобы обнять ее, но она увернулась.

– Дай мне пистолет!

– Не хватит ли…

Она заплакала.

– Дай, прошу тебя.

– Убирайтесь отсюда! – заорал вдруг Григорий, хватая разбитую ножку стула и размахиваясь. – Или я вышибу вам мозги! Вы еще заплатите мне за мою собственность!

Люба бросилась к Евгению и вытащила из его кармана пистолет. Евгений не остановил ее, он стоял, не двигаясь. Он вдруг понял, что и ей возвращаться некуда. И что и здесь их ничто не сдержит. Словно бы лучезарный и жестокий ангел, вызванный ими однажды, снова набрасывал им на плечи свой светоносный шлейф.

Люба направила пистолет на Григория.

– Ты просто гад!

– Люба, что ты? Я же только… – он опустил отломанную ножку. – Люба, но мы же муж и жена! Убери, убери это… Я же вернулся.

– Даже если бы ты вернулся из-за меня, а не из-за своих рубашек, – она взвела курок. – Даже если бы ты попросил меня сейчас простить тебя за все – за измены, за наркоту, за издевательства.

Он обернулся к Евгению:

– Скажите! Скажите ей, чтобы она этого не де…

Выстрел не дал ему договорить.

Пуля попала в лоб, выбрасывая узкую кровяную струю обратно.

Григорий удивленно дернулся. Скосил глаза, вдруг подавился, и изо рта его хлынула кровь. Он выронил из рук ножку стула и упал куда-то назад.

Люба медленно опустила пистолет.

– Мы вступили на трудный путь, – еле слышно сказал Евгений.

– Я бы все равно это сделала.

В глазах ее по-прежнему блестела ненависть. Евгений подошел и осторожно ее обнял.

В гостинице они заснули мертвым сном. Они просто упали в объятия друг друга и уснули.

Быть может, им приснился рай? И все девять небес встретили их под неподвижностью Эмпирея? И Луна, сверкающая свободой воли, и Меркурий – искупитель грехов, и ласковая Венера, и блистательно мудрое Солнце, и Марс, вдохновляющий на войну за веру, и сама непостижность небесного правосудия – Юпитер, и покровитель созерцателей – Сатурн? И восьмое грядущее звездное небо испытаний в любви, и – в преддверии сверкающего Эмпирея – девятое, чистое, черное и кристальное?