Выйдя на берег, королева сняла корону из водорослей и положила ее на воду. У меня на глазах вся морская живность соскользнула в воду. Я залюбовалась красотой океана. Лопака протянула мне одно из двух полотенец, которые я оставила на берегу, — ярко-синее, напомнившее мне о цвете неба над островом Безмятежности, родиной Лопаки. Сама она взяла красное полотенце, и на фоне этого цвета ее глаза стали серебристыми. Я наклонилась, чтобы вытереть волосы, и заметила в песке большую витую раковину — одну из самых красивых, какие я когда-либо видела. Я собираю раковины — но только те, которые нахожу сама. Я вытащила раковину из песка, прополоскала ее в набегающей волне и стала рассматривать.

Королева Лопака подошла ближе ко мне и посмотрела на раковину, озаренную тусклым светом луны.

— Она подходит принцессе. Море считает тебя достойной.

Я не удержалась от смеха.

— Я всегда считала, что найти раковину — это удача, а не чей-то замысел.

Лопака улыбнулась. В ее улыбке я увидела глубину знания, которого я была лишена.

— Ты еще молода. Большая часть жизни и смерти — это замысел. Взять твою мать, к примеру. По замыслу она сирена. В ее жилах течет наша кровь. У многих людей есть примесь крови сирен, но не все привязаны к океану. Я думаю, она привязана, хотя внешне это и не проявляется.

Я завернулась в полотенце и села на песок. Королева села рядом со мной — легко и непринужденно.

— Что вы имеете в виду — привязана к океану?Я боялась, что это как-то воздействует на нее, но не очень понимаю, как это на самом деле получается.

Королева с обезоруживающей улыбкой протянула руки к океану.

— Ты чувствуешь океан, как его чувствую я. Он живет и движется внутри нас, трогает наши сердца. Теперь, когда твой дар проявился в полной мере, твои ощущения стали более сильными, но ты чувствовала океан всегда. Разлука с ним будет приносить тебе боль. Те психологические муки, которые ты испытала сегодня, — это разрыв связи между сиреной и ее океаном. Я чувствовала такое раньше, поэтому и пришла к тебе. Я не знала в точности, достаточно ли у твоей матери сиренской крови, чтобы она была привязана к морю, но, судя по всему, привязанность есть. И вот теперь она находится в четырех стенах, вдали от воды, внутри заколдованных барьеров, за счет которых рвутся магические связи. На самом деле она испытывает смертельный голод, а почему — сама не знает.

О ужас. Значит, моя мать страдала не только от разлуки со спиртным. Ее словно бы физически отрезали от важного органа. Она подвергалась пыткам, хотя тюремщики тут были совершенно ни при чем. У меня стало больно в груди.

— Что же мы можем сделать? Можно ли как-то доказать судье, что ее надо освободить?

Лопака покачала головой.

— Я бы не стала предлагать просить о ее освобождении. Она нарушила закон, и, откровенно говоря, ее пьянству пора положить конец. Она угрожает безопасности людей и вредит себе самой. А можно поставить в ее камеру аквариум с морской водой? Это хотя бы отчасти восстановило ее связь с океаном.

Я покачала головой.

— Сомневаюсь. Даже если можно будет заклять этот аквариум, чтобы он не разбился, другие заключенные начнут жаловаться на запах, или свет, или еще на что-нибудь.

Лопака понимающе кивнула.

— Возможно, ты права. Может быть, подойдет более тонкое решение. У нас на острове есть тюрьма. Центр временного содержания, если точнее. Я могла бы отправить в суд прошение о переводе твоей матери в тюрьму на острове Безмятежности по соображениям ее здоровья. Не сомневаюсь: состояние ее психики пагубно сказывается на всех, кто ее окружает. Если уже бывали стычки с другими заключенными или попытки самоубийства, судья обязательно решит, что в общих интересах будет лучше перевести твою мать в другое место. Но если откажут… — Лопака прикоснулась к моей руке и в ее взгляде отразилась глубочайшая боль, — она умрет. Долгой, мучительной смертью. И даже если ее освободят, когда станет ясно, что состояние ее плачевно, непоправимый вред будет причинен, и я не знаю, можно ли будет ее спасти.

Я устремила взгляд на безбрежный океан и почувствовала, как глаза заволакивает слезами.

— Я должна была что-то сделать.

Я не знала, что именно я могла сделать и как я могла узнать, что такое могло случиться с моей матерью, но я чувствовала себя в ответе за происходящее.

— Селия, нет. Ты к этому непричастна. На тебя и так уже легла ноша тяжелее той, которую можно нести в одиночку. Думаю, твоей маме можно помочь, можно вернуть душевное равновесие. Я бы хотела попытаться сделать это, если ты мне позволишь.

Могла ли я доверить Лопаке душевное здоровье моей матери? О черт, конечно!

Лопака рассмеялась. По всей видимости, я невольно передала ей эту мысль.

— Да, я буду просто в восторге! Для меня это большая честь, если вы сумеете ей помочь.

А как обрадуется бабушка! Она наконец уверится в том, что ее дочь получит именно ту помощь, в которой нуждается, и окажется рядом с теми, кто поймет, почему она искала спасения в алкоголе.

— Утром я обращусь к представителям власти. А теперь мне пора. На борту моей яхты меня ждут.

Я вытаращила глаза. Королева прервала важную встречу, чтобы повидаться со мной? Она легко поднялась, хотя сидела почти в йоговской позе лотоса. В который раз я обратила внимание на то, что она прекрасно выглядит для своего возраста. Черт побери, да для любоговозраста.

Но Лопака была не просто красавицей. Она была милосердна и добра. Со всей искренностью я прикоснулась к сверкающему золотому перстню с жемчугом на ее руке.

— Благодарю вас, ваше величество. Я не ждала от вас такой доброты к себе, а теперь — к моей семье.

Лопака улыбнулась почти печально и повела пальцы под мой подбородок.

— У тебя глаза моего брата Калино. Как же я могу видеть боль в этих глазах и не помочь?

Она опустила руку, отвернулась, вошла в воду и нырнула без малейшего всплеска.

Я сидела на берегу, чувствуя радость пополам с грустью. Я получила ответ на свой вопрос о матери, а грустно мне было потому, что она страдала. Я встала и почувствовала, как болят мышцы. На миг мелькнула мысль: а эту боль Лопака тоже почувствовала?

Я собрала свою одежду, оставленную на камне, и медленно побрела к гостевому домику. Уже несколько месяцев я не ощущала такой боли в мышцах и решила, что плавать надо чаще. Наверное, стоило вернуться в бабушкин дом — мысленно я продолжала называть этот дом бабушкиным, хотя теперь его хозяйкой стала я и жила там с тех пор, как бабушка переехала, но я была почти уверена в том, что за руль мне сейчас садиться не стоит.

В общем, я вошла в дом и заглянула в холодильник. Пусто. И в морозилке пусто, и в кухонных шкафчиках. О черт. Придется ехать в город за молочными коктейлями или идти в главный дом и просить, чтобы мне что-нибудь приготовили. Дэвид и Инес, конечно, возражать не станут. Мы с ними всегда были дружны. Но в последнее время я так закрутилась на работе, что виделись мы редко. Может быть, стоило для начала позвонить?