самогона на пивас. В лесок ходил, как на работу в ночную смену, постоянно. Там молодняк, охочий до малозатратных развлечений на свежем воздухе, регулярно устраивал посиделки с дешевым алкоголем. Если пройтись по кустам после полуночи, когда мамкины сынки и дочки расходятся по домам, можно собрать урожай пустых бутылок и жестянок. Считай — финансирование на завтрашний опохмел.

Вот только на этот раз Алибабаевичу не повезло. Или наоборот? Как посмотреть.

Бутылку он нашел всего одну, да и ту разбитую. Зато обнаружил диво дивное — букет алых роз! Помятых, правда, вроде, даже потоптанных, но теоретически пригодных для повторной реализации. Какие цветы уцелели, те еще можно в вазу поставить, а прочие распотрошить на лепестки и ванну с ними принять. Или постель засыпать перед романтической встречей.

Не то чтобы Алибабаевич сам так делал, но в кино подобные сцены видал, и не раз.

Как и почему роскошный розовый букет оказался в леске, он не думал. Огляделся, никаких конкурентов не увидел и унес свою добычу к магазину, на крыльце которого порой — в особо трудный час — побирался.

Авось кто-нибудь пойдет за продуктами, да и прикупит по дешевке цветочков для души. Ну или для тела…

В лесок они сходили вместе с Алибабаевичем, вознаградив того за экскурсию второй сторублевкой. Место, где лежал букет, нашли легко — там еще валялись алые лепестки, но было натоптано, и взять след похитителя вазы не вышло.

— А без букета нам его не опознать, — с сожалением констатировал Мишаня. — Предлагаю вернуться домой, сделать паузу и подумать.

— И пообедать, — подсказала Рыбкина, чем заслужила одобрительный взгляд.

Помятый букет нес Мишаня. Рыбкина ему и свою самурайскую розу всучила.

Но пообедать не удалось. Едва они вернулись домой, Орловская выхватила у внука помятые красные розы, небрежно бросила их в угол прихожей, сунула Мишане в освободившиеся руки непорочные белые, и тут же вытолкала за дверь, приговаривая:

— Ну все, по коням! Понеслись!

Неслись, подгоняемые старушкой, как птица-тройка: Мишаня с цветами, Зайцева с пухлым пакетом, а Рыбкина с выражением глубокого недоумения на лице, за которое сама же насмехалась над туповатыми учениками, неспособными отличить причастный оборот от деепричастного.

Промчались по коридору (Мишаня шаркнул букетом по чужой двери, и Рыбкина узнала звук, который привлек ее внимание ночью), проскакали по лестнице, не став ждать лифта, вывалились на крыльцо и сразу загрузились в подоспевшее такси.

— Объясняю. — Чуток отдышавшись, Орловская повернулась к молодежи, слипшейся боками на заднем сиденье. — Звонили из театра…

— Хватились вазы? — охнула Зайцева.

— Хватились Ляли, — сурово ответила Орловская.

— А Ляля у нас — кто? — подняла брови неприятно удивленная Рыбкина.

Что за Ляля еще? А говорила — никого у внука нет.

— Старинная подруга бабули, актриса-травести, — пояснил сам Мишаня, и Рыбкина малость успокоилась: «старинная» — значит, явно немолодая.

— Ляля сегодня в утреннем спектакле играет, — объяснила Орловская. — То есть должна была играть, но не явилась. Сначала думали — проспала, устала после вчерашнего торжества, она тоже присутствовала. Потом узнали: с Лялей беда случилась. Когда она ночью к себе возвращалась, на нее напали, ограбили, избили — в больнице наша Лялечка!

— Мы едем к ней? — сообразила Рыбкина.

— Терзаемые угрызениями совести? — предположил Мишаня, подавшись вперед, чтобы лучше видеть бабулю.

— А я говорила! Я просила тебя: давай сначала Лялю отвезем! — накинулась на него явно расстроенная старушка. — А ты: «Это в другую сторону, нам не по пути!»

— Она и сама отказалась, — промямлил пристыженный внук.

Орловская отвернулась от него и оставшееся время поездки на все лады причитала: «Ах, Ляля, на кого ж ты меня покидаешь» и «Ах, Ляля, что ж я без тебя буду делать». Таланта у старой актрисы было не отнять. Вскоре Мишаня уже покаянно повесил голову, Зайцева зашмыгала носом, а Рыбкина прониклась уверенностью, что Ляля ей точно не конкурент. Не в этой жизни, во всяком случае.

Увидеть Лялю живой после драматических экзерсисов Орловской никто уже не надеялся. Тем удивительнее была метаморфоза, случившаяся с бабулей Миши в холле клиники.

— Я так и знала! Лялек! — Вся просияв, Орловская раскинула руки, как Василиса Прекрасная, готовая выпускать из рукавов озера и лебедей, и в задорной плясовой поплыла, как показалось Рыбкиной, к раскидистой монстере в углу. — Эту песню не задушишь не убьешь! Не убьешь! Не убьешь!

— Нам! Молодым! Вторит с песней той весь шар земной![5] — подхватил звонкий голосок, и из-под прикрытия монстеры навстречу Орловской просеменила бабушка с фигуркой девочки и длинной седой косой.

Старушки обнялись, потом Орловская отодвинула от себя подружку и восторженно поцокала языком:

— Теперь ты можешь играть Маленькую Разбойницу без грима!

Под глазом у Ляли красовался наливающийся цветом синяк.

— Еще повреждения? — Орловская осторожно повертела подругу.

— Отделалась фингалом, легким испугом и наличкой из кошелька, — бледно улыбаясь, отрапортовала та. — Могу отправляться домой.

— Куда, к вечно пустому холодильнику и рыбкам в аквариуме? — Орловская закатила глаза и подхватила подружку под руку. — Нет уж, едем к нам! Пообедаем как следует, обсудим последние приключения. Не только у тебя была бурная ночь…

Мило воркуя, старушки направились к выходу.

— В одно такси мы не влезем, — глянув им вслед, извиняющимся тоном сказал Мишаня. — Девочки, вы доберетесь сами? Я должен их сопроводить…

И Рыбкина с Зайцевой остались в компании монстеры в холле больницы, куда им вообще-то вовсе было не нужно.

Хотя… Может, кому-то пора лечиться, чтобы не попадать во власть прекрасных романтических фантазий?

— Ламантин их побери, — пробормотала Рыбкина.

С такси им не повезло: машина пришла с опозданием. И с болтливым водителем, который трещал без умолку — у Рыбкиной даже голова заболела. Поэтому она оставила радость простого человеческого общения Зайцевой, а сама уткнулась в смартфон. Она нашла в сообществе театра фотоотчет о вчерашнем мероприятии и с интересом высматривала знакомые лица.

Орловская в элегантном палевом платье с изящной вышивкой была хороша. Ляля в летящем голубом и без фингала под глазом тоже очень ничего. Мишаня в костюме — просто красавец! Рыбкина залюбовалась.

Такси, меж тем, то стояло в пробках, то еле ползло, и на место общего сбора они прибыли, что называется, под занавес. Ляля уже откланивалась, Орловская уговаривала подругу остаться, Мишаня порывался везти ее на своей машине. Все трое как раз толпились в прихожей, когда туда ввалились еще и Рыбкина с Зайцевой.

— Да все в порядке, я прекрасно доберусь сама! — Ляля тянула из рук галантного Мишани свою сумку-рюкзачок.

Тот сунул его Рыбкиной:

— Подержите, — и повернулся к вешалке.

— Знаем мы, как ты сама доберешься! — Орловская собственным телом загородила крючок