— Отдай сумку! – прыгает эта синичка вокруг меня и злым взглядом прожигает. А ведь только что чуть не дала. И дала, если бы не…

— Даша, ебана в рот! Скажи в чем дело?!

— В малыше! – кричит она и мне кажется, что, где-то я пропустил курс, как общаться с сумасшедшими бабами. Где-то такой точно должны преподавать.

— Каком малыше?

— Ты назвал меня малышом! – объясняет она громко. – Отдай теперь сумку! Я хочу уйти.

Она сгребает остатки еды в урну и рваным шагом выбегает из библиотеки, а я так и стою. Не понимая, чем ее не устроил «малыш» Ну и член неудовлетворенный заправляю в трусы и джинсы.

Иду спросить, что на нее нашло, догнать-то проблемы не составило.

Прижимаю к стене за плечи и заглядываю в глаза.

— Чем плох малыш?

— Тем, что я не малыш! Ты так всех называешь! А я толстая, о чем ты мне усиленно напоминаешь! Значит малышом быть не могу! — орет она и снова пытается вырваться, а я теснее прижимаюсь, и чтобы не дергалась хватаю щеки пальцами.

— Угомонись! Истеричка! Малышом я не называл никого. Только тебя. И поверь, с твоим весом это никак не связано.

— Не верю!

— Да, мне насрать. Думаю, в это ты поверишь больше, — вжимаю ее членом в стену и толкаю язык между зубов, сразу чувствуя сладость вишни и соль слез. И желание проткнуть ее прямо здесь начинает сводить с ума, глушить разум и осознание, что не время, не место и камеры нет.

Но на камеру уже наплевать, главное поскорее в Даше оказаться. Поскорее заставить забыть все, кроме меня.

Бесконечно крутится:  Николаенко.... Мало

Малышева елозит, сопротивляется, снова бьет меня по щеке.  Только вот удар не злит, а ведь должен. Никто не смеет меня бить без ответа. А Дашка пусть лупит, потому что удар ее мягкой, прохладной ладошки лучше ласки, лучше касания языка на соске.

— Ну, хватит, — задыхаюсь сам, смотрю в ее осоловелые глаза. Хватит противиться мне. Себе. Откройся. Дай ощутить твой вкус. 

Она молчит, просто смотрит, часто-часто воздух сладкий выдыхает. И меня ведет. Снова тянусь к губам. Как в бреду. И током по венам бьет, когда она, наконец, отвечает. Сама. Обнимает, прижимается мягкими, упругими сиськами.

И меня штормит, словно я один в море. На паруснике. Дрифтую на волнах, целуя ее жадно. И переворачиваюсь в лодке, тут же захлебнувшись ледяной водой.

Тону и сам не знаю, смогу ли выбраться на поверхность. Смогу ли даже после траха перестать ее хотеть. 

Языки хлеще плетей лупят друг друга, играются, словно живые. Воздуха в легких все меньше. И кажется, что только Даша сможет меня спасти. Ее обнаженная грудь, воспоминания о которой во рту вкусовые рецепторы до сих пор иголками колит.

Хочется сказать, чтобы уже разделась, но я так боюсь спугнуть это чертово видение. Глажу тело, как одержимый. Стискиваю, словно в страхе, что оно исчезнет. Растворится, как сон по утру.

И я сжимаю титьки двумя руками, слышу протяжный хрип, зарываюсь носом между, как в чашу с коксом и дышу.

Дышу.

Дышу.

Еба-ать.

Кайфую. Большими пальцами глажу твердые камушки сосков, чувствуя, как Дашка дрожит, всхлипывает, царапает кожу на шее.

— Марк… Я больше не могу…

Знаю, Малыш, я сам сейчас взорвусь. Так хочется, чтобы ты член в руку взяла. Сжала. Вылизала. В себя сама вставила. Медленно, медленно поглощала.

Одну руку тяну за спину, глажу шелк натуральных волос. Потом поясницу чуть давлю, прогибаю, уже в который раз чувствуя насколько Дашка гибкая и сочная одновременно. 

Хватаю за задницу и поднимаю, заставляю себя ногами обхватить.

Вдавливаюсь членом интенсивнее, уже готовый прорвать ее и свои штаны. Принимаюсь легонько толкаться. Хотя хочется со всей дури, таранить, биться телами друг о друга. Но без одежды, чтобы шлепки пошлые эхом по всему универу.

Слышу в ухо глухой, сиплый стон. В башке уже набатом бьет в кровь, опрометью спускаясь к паху, что от переизбытка спермы скоро завибрирует.

— Это что за срам! – вопит вдруг кто-то справа и Даша охает мне в грудь. Прячется. Стыдливо хихикает. – Вы с какого курса!? Какая группа?

— Первая, резус-отрицательный, — выкрикиваю, пока тяну Дашку, чтобы сделать ноги.

Ну, кто бы сомневался, что нам помешают? Старая карга. Лучше со своей шваброй трахалась.

Надо было сразу Малышеву в тачку вести. Где собираюсь показать, что она для меня малыш, потому что фантазия о том, как в ней узко и туго зашкаливает за отметку нормы. Морали. Нравственности. Тупых правил и рамок, которые никому не нужны, если двое жаждут друг друга.

И мы со смехом выбегаем из вуза, мчимся к парковке. До шевроле рукой подать, но Малышева разом тормозит. Прекращает веселье.

— Нет, ты серьезно?

— Я лучше пойду…

— Ты уйдешь сегодня, только оттраханной, — говорю отчётливо, дергаю на себя и забрасываю ее к себе на плечо. Заебала, честно.

Судя по всему, с ней действует только за волосы и в пещеру. Шлепаю по пухлому заду, стараясь не слушать крики и визги:

— Поставь! Я же тяжелая.

Ну кстати, нет. Вообще нет. Скорее, как сахарная вата -  пышная и невесомая.

Скидываю ее на переднее сидение, закрываю тачку, чтобы не выпрыгнула и сам сажусь за руль.

Не обращаю внимания на требования остановить и открыть двери, выруливаю на дорогу. Отталкиваю, когда берется за руль.

— В этой машине можно хватать исключительно мой хер!

— Не сомневаюсь, что этим здесь телки и занимаются! Меня ты не заставишь!

— Да кому ты нужна, заставлять. Тебя даже заводить не надо, сама течешь как сука! — говорю ей беспощадную правду, а то строит из себя венецианскую девственницу.

— Ну ты и урод! Немедленно останови!

— Черта с два. Доедем до меня, там поговорим.