провожу обеденные перерывы у кромки воды в заливе Монтерей – одном из самых красивых и вдохновляющих мест на планете – слушая магнитофонные записи на русском.

Спустя всего три недели тяжелейшей долбежки в Монтерее и стремительно растущих познаний русского в NASA, возвращаюсь в Хьюстон вместе с несколькими преподавателями из DLI. Они включили меня вместе с рядом других астронавтов и специалистов Центра управления полетами в импровизированную программу «глубокого погружения». Классы находятся за Космическим центром имени Джонсона. Окружающая атмосфера удручает, особенно по сравнению с пейзажами калифорнийского побережья.

Нам поручено просто забыть о том, что происходит в Управлении астронавтов в парах миль от дома, отключиться от электронной почты, прекратить встречи с сотрудниками и подготовку к полетам, и сосредоточиться на интенсивном обучении языку. Занятия с инструкторами, беседы по-русски с нашими сверстниками, компьютерные тренировки и письменные упражнения – благие намерения, но тот факт, что наша обычная жизнь проходит мимо настолько близко от нас, делает погружение менее эффективным. По крайней мере, у меня это начало вызывать энтузиазм по поводу переезда в Звездный городок в России.

Оказаться вдалеке от центра активности астронавтов, особенно в первые дни российско-американского партнерства, на многие месяцы оторваться от суеты проводимых экспедиций шаттлов, дружеских отношений, объявлений о назначении в экипаж, полетов на Т-38, подготовки к миссиям и остального движения, которое невозможно отделить от статуса астронавта… Я отправляюсь в изгнание, на «обратную сторону» космической программы, которая, насколько знаю, так же холодна и несчастна, как Сибирь Федора Достоевского.

Центр подготовки космонавтов (ЦПК) имени Гагарина в российском Звездном городке – гаснущая звезда бывшего Советского Союза, с путаницей невзрачных быстро стареющих зданий, расположенных в красивом березовом лесу в 25 милях к северо-востоку от Москвы. ЦПК назван в честь Юрия Алексеевича Гагарина, первого человека, совершившего полет в космос, а также полный виток вокруг планеты. В апреле 1961 года Гагарин облетел Землю на своем космическом корабле «Восток», и безопасно катапультировался из кабины непосредственно перед посадкой[133].

Первый этап космической гонки русские выиграли: американский астронавт Алан Шепард[134] поднялся на корабле «Меркурий» по суборбитальной траектории лишь в следующем месяце. Русские также сделали нас, первыми отправив женщину в космос: всего два года спустя примеру Гагарина последовала Валентина Терешкова на «Востоке-6». К сожалению, нам потребовалось 20 лет, чтобы догнать их: NASA не пускало женщин в космос до тех пор, пока Салли Райд не поднялась на шаттле в 1983 году.[135]

В восторге от того, что буду тренироваться в местах, где зародилась реальная космонавтика, вместе с Гейл собираю вещи. Мы летим в Москву на обещанный двухлетний срок, который должен кончиться 4-месячным полетом на борту станции «Мир», и переезжаем в трехэтажный жилой дом советской эпохи, называемый «Профилакторий» («профи» для краткости), который, как мы нервно шутим, «считается безопасным местом для жизни». Изначально его построили в начале 1970-х для размещения американских членов экипажа экспериментального полета «Аполлон» – «Союз» (ЭПАС), завершившегося в 1975 году стыковкой кораблей «Союз» и «Аполлон».

Хотя у нас нет и никогда не было прямых доказательств того, что наши беседы кто-то прослушивает, само происхождение этого места, восходящее к годам Холодной войны, и характер нового этапа российско-американского сотрудничества в космосе, называемый «Фазой 1», прощупывающий почву для совместного создания МКС («Фаза 2»), заставляет нас верить, что все вокруг пронизано подслушивающими и подсматривающими электронными «жучками».

В нашем распоряжении 2-комнатная квартира на первом этаже, в которой есть спальня и гостиная, а также доступ к общей кухне в коридоре. Телевизор транслирует несколько западных телепрограмм с русским дубляжем. Иногда прихожу домой, чтобы вместе с Гейл посмотреть телевизор: громкость вывернута на полную в попытках расслышать английский на заднем плане. Я не уверен, что ей нравится «Досье детектива Рокфорда»[136], но слышать что-то на родном языке приятно нам обоим.

Гейл устраивается медсестрой на неполный рабочий день в расположенную в Москве американскую клинику для экспатов, а в остальное время занята изучением русского языка и еженедельным шопингом в московском «Седьмом континенте» – супермаркете западного стиля, с доступом к приличным свежим и замороженным продуктам (большая часть которых импортируется из Западной Европы). На выходные она организует поездки подальше от ЦПК. Вокруг мало кто говорит по-английски, и хотя исторически правительства наших стран часто были в контрах, русские люди невероятно гостеприимны.

Звездный Городок расположен на бывшей закрытой базе советских ВВС[137] и не обозначен ни на одной из свежих карт региона[138], несмотря на то, что иностранным космическим державам о нем все известно. Зона подготовки с немного мрачно выглядящими зданиями отделена от жилой зоны забором из колючей проволоки со множеством дыр и якобы вооруженной охраной. Однако теплый добрый характер хозяев заставляет нас чувствовать себя как дома. Вокруг благоприятная семейная обстановка: у небольшого озера перед «Профилакторием» играют дети, а в лесу молодые семьи ищут землянику.

Вид генерала Юрия Глазкова, знаменитого, но в то же время приветливого космонавта и дважды Героя Советского Союза[139], выгуливающего в парке свою крошечную собачку, снимает любое напряжение или опасения, которые могли бы возникнуть у нас в такой обстановке. Более того, опыт проживания в пострадавших от войны регионах помогает мне справиться с любой ситуацией, поэтому я согласился и приступил к работе.

В развитии нашей совместной российско-американской программы полетов существует невысказанная напряженность. Даже я чувствую это, когда ведутся деликатные переговоры о том, как делиться информацией о таких фундаментальных вещах, как учебные пособия (здесь их называют «конспектами»), о фактическом содержании подготовки, финансировании программ и других вопросах, которые пронизаны политикой. Русские аналитичны и медлительны в принятии решений, задают много вопросов и тщательно контролируют свой бюджет и намерения. Они редко дают понять, о чем думают, пока стратегически не будут готовы к разговору с нами.

Единственный американец, с которым я много общаюсь, – это еще один «кабан» из моего набора – группы № 14 – по имени Джерри Линенджер[140]. Я буду его дублером в четвертой длительной американской миссии на «Мир», а затем стану основным членом экипажа в пятой. Одновременно там находятся два других астронавта, Джон Блаха[141] и Шеннон Люсид[142], но они живут и тренируются в другой части Звездного, готовясь к полетам, которые должны состояться в самое ближайшее время.

Джерри, также выпускник мединститута, только что завершил свою первую миссию на шаттле STS-64, за пару месяцев до моего полета. В России он живет один, без своей жены Кэтрин, и