– Доброе утро, леди, – сказала она.

– О, я не могу ничего есть. Меня ужасно тошнило.

– Вы должны знать, что еда – это хорошо. Может быть, яичный хоппер?

Гвен покачала головой. Яичный хоппер – забавное блюдо: выпеченная из тонкого теста мисочка, на дне которой зажаривалось яйцо.

Наивна улыбнулась:

– Может, попробуете чай со специями, леди?

– А что в нем?

– Корица, гвоздика, немного имбиря.

– И лучший хуперовский чай, я надеюсь, – добавила Гвен. – Но, как я сказала, меня сильно тошнило. Думаю, мне лучше выпить обычного чая.

Старая айя снова улыбнулась, и лицо ее осветилось.

– Я сделала его особенный. И он хорош для вашего состояния.

Гвен уставилась на нее:

– Для расстройства желудка? Моя мать всегда говорила: чем проще, тем лучше.

Навина продолжала улыбаться, кивать и делать какие-то маленькие смешные жесты руками, будто птица трепетала крылышками. Гвен не считала, как Флоранс, что слуги ничего не чувствуют и не думают, и часто размышляла, что происходит у них в голове. Обычно спокойное лицо Навины впервые выражало столько эмоций.

– Но что это значит, Навина? Почему ты так улыбаешься?

– Вы – как все леди! Первая жена хозяина была такая же. Вы не следите за своим календарем, леди.

– Как это? Я пропустила что-то важное? Я сейчас оденусь. Мне уже лучше. Кажется, все прошло.

Навина принесла со столика маленький календарь, куда Гвен записывала домашние дела.

– Нам нужно готовить детскую, леди.

Детскую? Кровь прилила к щекам Гвен, когда она стала смотреть на даты. Как она не догадалась? Наверное, это случилось в тот день после бала, когда Лоуренс раскрылся и они по-настоящему занялись любовью, если не произошло раньше. Но какая разница! Она на это надеялась, мечтала об этом с того момента, как взглянула на Лоуренса и сказала себе: «Этот мужчина станет отцом моих детей». Она должна была знать. Ведь ее подташнивало, и вялость она чувствовала, иногда испытывала сильный голод, и груди как будто отяжелели. Но она даже не задумалась. А тут еще Фрэн заболела, столько всего произошло, она и не уследила. Теперь же ей не терпелось сообщить новость Лоуренсу, и Гвен обхватила себя руками в радостном предвкушении этой сцены.

Все случилось так быстро, что Гвен не успела узнать, где раньше была детская. Как глупо, что она до сих пор не обследовала весь дом. На первом этаже находился кабинет Лоуренса; она пару раз дергала за ручку двери, когда искала мужа, но эта комната всегда была на замке. Его спальню она осмотрела еще раз, когда заходила туда взглянуть на фотографию блондинки. Перевернула снимок, увидела на обороте надпись: «Кэролайн» – и тогда стала искать написанный Сави портрет, но ничего похожего не нашла. Она также обошла пять комнат для гостей и две ванные, но в доме имелись еще две запертые двери – одна в ванной, другая – в коридоре, – за которыми, как решила Гвен, находились кладовки. Это было упущение. Ей следовало поинтересоваться, что там.

– Может, ты покажешь мне детскую? – с улыбкой обратилась она к Навине.

Та помрачнела:

– Я не уверена, леди. Ее не открывали с того дня…

– Ох, я понимаю. Что ж, немного пыли меня не испугает. Я настаиваю, чтобы ты мне ее показала, как только я оденусь.

Сингалка кивнула и пятясь вышла из комнаты.

Через час Навина вернулась, и Гвен удивилась, что она повела ее прямо к запертой двери ванной.

– Это там, леди. У меня есть ключ.

Служанка отперла и открыла дверь, они вошли в короткий коридор, скорее, просто проход, который, по-видимому, шел параллельно с главным коридором первого этажа. В конце он поворачивал налево, и там оказалась еще одна комната.

Войдя в нее, Гвен приросла к месту – так ей стало неуютно. Тут было темно, в носу защипало от едкого запаха.

Навина открыла окно и ставни:

– Простите, леди. Хозяин не позволял нам ничего трогать.

Стало светлее, Гвен окинула взглядом комнату и испугалась, увидев такую густую паутину, что за ней почти не видно было стен, и толстый слой пыли вперемешку с мертвыми насекомыми, покрывавший мебель, пол, пеленальный столик и детскую кроватку. Что за запах наполнял комнату, Гвен не могла определить. Какая-то гниль, это точно, тут пахло вовсе не так, как обычно пахнет в детской, но этого мало: комната как будто вся пропиталась печалью, и Гвен невольно представила себе рухнувшие надежды Лоуренса.

– О, Навина, как это грустно! Сколько лет прошло?

– Двенадцать, леди, – ответила Навина, оглядывая комнату.

– Ты, наверное, любила Кэролайн и малыша Томаса.

– Мы не говорим об этом… – тихо произнесла сингалка.

– Это из-за родов Кэролайн заболела?

Лицо Навины помрачнело. Она молча кивнула.

Гвен хотелось узнать подробности, но, видя, как расстроена Навина, она сменила тему:

– Тут нужно хорошенько прибраться.

– Да, леди.

Гвен уже знала, что уборка на Цейлоне ничуть не похожа на уборку в Глостершире. Здесь принято выносить из комнаты все, включая ковры, гобелены и тяжелую мебель. Вещи сваливают на лужайке. Пока одни люди моют и обрабатывают помещение от насекомых, другие выколачивают ковры и полируют мебель. Ничто не остается нетронутым.

– Пусть все это вынесут отсюда и сожгут.

Гвен посмотрела на дальнюю стену. Приглядевшись внимательно, она заметила то, что сперва показалось ей разводами плесени, а на самом деле было фреской, и с большим трудом, но можно было различить, что именно она изображала. Подойдя ближе, Гвен прикоснулась к стене, и у нее на пальцах осталась пленка грязи.

– Можешь принести мне тряпку, Навина?

Сингалка протянула ей вынутый из кармана кусок муслина, и Гвен протерла часть стены. Посмотрела, обвела пальцами рисунок:

– Это волшебная страна, да? Погляди. Водопады и реки, а здесь, взгляни вот сюда, тут красивые горы и… может быть, дворец, или это храм?

– Это буддийский храм рядом с Канди. Нарисовала первая жена хозяина. Это картина нашей страны, леди. Это Цейлон.

– Она была художником?

Навина кивнула.

Гвен вдохнула, на миг задержала дыхание и быстро выдохнула.

– Ну, чего мы ждем? Пусть все это вынесут отсюда. И я думаю, будет лучше закрасить эту фреску.

По пути обратно в свою комнату Гвен думала о Кэролайн. Она так постаралась сделать детскую красивой. Интересно, многое ли в этом элегантном доме дело ее рук? Гвен пожалела о своем скоропалительном решении перекрасить стену. Может быть, попросить мистера Равасингхе отреставрировать фреску? Хотя необъяснимая неприязнь к нему Лоуренса может помешать этому.