Погода оказалась довольно сложной: сильная дымка, облачность около семи-восьми баллов с разрывами и просветами, и чем дальше, тем плотнее и выше, видимость сильно ограничена. Полет проходит за облаками. Подойдя к району бомбометания, «сухие» пошли на снижение и стали перестраиваться в колонну, затем нырнули в просветы облаков и точно вышли на цель. Мы — группа прикрытия, звеньями находясь на флангах групп бомбардировщиков, последовали за ними под облака, стараясь не оторваться и не потерять в этой сложной обстановке. Вот и цель — масса танков и самоходок, автотранспорта на дорогах и на обочинах вдоль дорог. Открылись люки самолетов, и на войска врага посыпались бомбы… Хорошо видно, как залпом сброшенные бомбы отделяются от самолета и устремляются к земле, накрывая цель… «Заговорила» зенитка, море разрывов…

Когда «сухие» отбомбились, развернулись на обратный курс и вышли из зоны зенитного огня, появилась группа «мессершмиттов». Четверка вражеских истребителей попыталась атаковать замыкающее звено Су-2. Находившееся поблизости наше звено устремилось в атаку на «мессов», а «сухие» скрылись в облаках. Отражая нападение вражеских истребителей, мне и Матвею удалось атаковать двух Me-109. Вражеские летчики заметили опасность, но было поздно — мы открыли огонь с близкой дистанции, и оба «месса», не успев сманеврировать, в штопоре завертелись к земле, объятые шлейфами дыма. Но радоваться было рано. В это время вторая пара немцев набросилась на наши «миги»… Огненная трасса вражеского истребителя прошла по моему самолету, и я успел вскочить в облака. Мы потеряли в звене зрительную связь. «Сухие», прикрываясь облачностью, благополучно возвращались на свой аэродром и в прикрытии истребителей не нуждались. Они, имея приличную скорость, незначительно уступающую скорости «мига», и сильную бортовую защиту, успешно ведут оборонительные бои с «мессерами», но фанерная обшивка самолета слишком уязвима для огня вражеских истребителей.

Я вошел в облака, стало темно, как в плотном тумане. Навыков пилотирования самолета по приборам у меня не было, и казалось, что машина идет перекосившись. Где-то здесь Николай и Матвей, опасность столкновения была большой. Решаю пробивать облака вниз и в этот момент чувствую ненормальную работу мотора, появилась тряска и масляные брызги. Дотянуть бы до своей территории! Облачность оказалась слишком толстой и низкой. Я начал беспокоиться — не до земли ли она? Наконец, появился просвет, плотность облаков уменьшилась и замелькала земля, она так близко, высота в пределах тридцати-сорока метров. Выйдя из облаков, других самолетов не обнаружил.

Осмотрелся — давление масла падает, мотор работает с перебоями. До аэродрома не дотянуть. Вышел на железную дорогу Кодыма — Котовск, решил произвести посадку, пока вращается винт, чтобы сберечь мотор, самолет и свою жизнь. Определил небольшой, ровный участок поля со скошенным клевером. Приземляюсь среди копен сена. Самолет выкатывается через дорогу и попадает в мягкий грунт с густой и высокой пшеницей. Видимо, прошел дождь — земля слишком вязкая, торможение колес сильное. Уже в конце пробега самолет капотирует и опрокидывается колесами вверх. Вишу на ремнях головой вниз. Расстегиваю привязные ремни и парашютные лямки, выбираюсь из-под самолета. Поднимаюсь на ноги возле самолета и осознаю, что произошло. Первая мысль — ощущение неловкости и неприятности, попросту стыдливости за себя. Ведь это первая вынужденная посадка вне аэродрома, да еще с капотом самолета! Не успеваю до конца осознать случившееся, как подъезжает автомашина с вооруженными бойцами. У самолета остается часовой, а я забираю парашют, и меня увозят в ближайшую воинскую часть.

В штабе воинского соединения мне учиняют допрос, выясняют личность, по телефону связываются со штабом полка. После соответствующих переговоров и уточнений с моим командованием я получаю распоряжение добираться в часть на попутном транспорте. Меня отпускают, в то же время оказав гостеприимство, направив в столовую и пригласив отобедать. Послушав совета офицера, как лучше добраться до Котовска, иду в отделение милиции. Но, к сожалению, никакой попутной машины не оказалось, и пришлось заночевать здесь же, в милиции. Дежурный по отделению любезно уступил мне свое место на дощатом лежаке и заверил, что на следующий день с утра пойдет автомашина в Одессу, поедет начальник отделения, и он меня возьмет обязательно. На том и порешили.

На следующий день, проснувшись рано утром, я вновь обратился к дежурному, и он подтвердил, что все остается без изменений. Вскоре я был приглашен на «козлик», где уже восседал сам хозяин — начальник отделения милиции и еще один спутник. По дороге мы вели разговор на разные темы, мне пришлось рассказать о своем боевом задании и по какой причине пришлось произвести посадку, о том, как ребята храбро сражаются с врагом. Через несколько часов пути мы благополучно добрались до города Балта. Дальше нам было не по пути. Я распрощался с попутчиками, поблагодарил за услугу, и мы расстались добрыми друзьями.

С парашютом за плечами иду к центру города, чтобы, как мне рассказали, попасть на т-образный перекресток, где можно сесть на попутную машину и доехать до железнодорожной станции, а затем поездом следовать до Котовска. Наконец, отшагав несколько километров и добравшись до нужного перекрестка, который оказался на окраине города, я стал ждать попутную автомашину. Пошел дождь, я укрылся под огромной кроной дуба, но это не спасло: дождь перешел в ливень, и я стал промокать. Спасаясь от дождя, забежал в стоящий напротив дом. В квартире частного дома оказались женщина средних лет, грудной ребенок и девочка лет восьми-девяти. Коротко представился, попросил разрешения переждать в квартире, пока пройдет дождь. Женщина посмотрела на меня тревожным и подозрительным взглядом, ведь был я в военной форме, при оружии и с какой-то котомкой — парашютом, который для нее был, очевидно, неведом. Не вступая в разговор, получаю согласие. Устроившись на табуретке возле двери и облокотясь на руки, сидя засыпаю… Просыпаюсь от толчка и вздрагиваю. Два милиционера схватили меня за руки, очевидно, боясь, чтобы не оказал сопротивления, отняли мое личное оружие и предложили следовать за ними.

Так я на правах арестованного попал в то же отделение милиции, куда некоторое время тому назад приехал. Оказывается, сидя на табуретке, я уснул крепким сном, не слыша, что делается вокруг. Хозяйка квартиры послала девочку в милицию, которая сообщила, что у них в доме уснул подозрительный военный в авиационной форме, с парашютом, возможно, это вражеский диверсант. В отделении милиции среагировали быстро, направили двух сотрудников, которые и арестовали меня.

Об этом случае можно было бы и не рассказывать, но он примечателен двумя обстоятельствами. Во-первых, он говорит о том, как бдительны были наши люди в суровые годы войны и немедленно принимали меры во всех подозрительных ситуациях. Во-вторых, запомнилось странное поведение должностных лиц — блюстителей порядка, с которыми я ехал в одной машине, ночевал в их отделении, вел беседу в машине и расстался буквально несколько часов назад, по их же совету очутился на том перекрестке. Вскоре меня вызвали на допрос для установления личности к балтийскому начальнику отделения милиции. Здесь же присутствовало и должностное лицо из милиции, с которым я ехал на машине в Балту. Но он и вида не подал, что знаком со мной. Когда «дознание» было закончено, я позволил себе обратиться к своему знакомому с вопросом. «Не знаю, как к вам обратиться, — сказал я, — не то гражданин, не то товарищ, да это, пожалуй, роли не играет. Я ведь вчера провел у вас в милиции остаток дня, ночевал у вас, объяснил, кто я такой, наконец, мы с вами сегодня вместе ехали, вели разговор, почему же у вас до этого не возникли подозрения и почему вы сейчас молчите и слова не промолвите в мою пользу?» Но, как мне показалось, он готов был сквозь землю провалиться, только бы не знать меня, не показать, что мы знакомы, и всеми силами уклонялся от разговора со мной. А вдруг он попадет впросак? Окажется, что он потерял бдительность? И снова начались телефонные звонки, началась проверка, которая закончилась сразу же, как только состоялся разговор со штабом части. Наконец, моя личность была установлена, и меня освободили из-под стражи.