Совершенно невозможно было предсказать, какую бурю может вызвать впоследствии их сегодняшний решительный шаг.

Дункан лишь ощущал — и надеялся, что Мариса разделяет его чувства, — что в душе у них обоих бушевала настоящая буря, и любой бард мог бы сказать им то, что они прекрасно знали и без него: любовь — это далеко не всегда ласковый весенний дождик…

* * *

Колокола на звоннице собора святого Тейло как раз начали отбивать истинную полночь, когда Дункан скорее почувствовал, чем услышал приближение тихих шагов Марисы снаружи часовни. У него перехватило дыхание. Бросив последний испуганно-умоляющий взгляд на алтарь, он с трудом поднялся на ноги и поспешил к огромным, украшенным резьбой дверям. Да, это и вправду была Мариса, — благодаря острому чутью Дерини он определил это безошибочно, — и Дункан негромко окликнул ее по имени, приотворяя дверь.

В розовом платье она стояла на пороге, освещенная тусклым сиянием, исходившим из коридора. На шее у нее красовался кристалл ширала размером с орех, на тонком кожаном шнурке. Светлые серебристые волосы, убранные со лба, удерживал металлический обруч, украшенный крохотными переплетенными между собой цветами, и у каждого цветка в середине был маленький золотистый самоцвет того же оттенка, что и глаза Марисы. И сейчас эти глаза взирали на Дункана одновременно встревоженно и с вызовом. Взяв ее за руку, он ввел возлюбленную в полутемную часовню. Вдвоем они бесшумно затворили за собой дверь.

И тут же в мерцании лампады Дункан сжал Марису в объятиях, чтобы слегка приободрить ее, а затем, чуть отстранившись, испытующе взглянул девушке в лицо.

— Если ты как следует прислушаешься, то услышишь трубачей, — прошептал он. — Но даже такого усилия не нужно делать над собой, чтобы сообразить: мы единственные, кто ведет себя разумно в этой ужасной ситуации. Ты готова?

— Да, — отозвалась она со слабой улыбкой, полной затаенной надежды. — Давай подойдем к алтарю. Нам не следует заставлять нашего Свидетеля дожидаться.

С трудом сглотнув, Дункан кивнул, в душе молясь лишь о том, чтобы она не заметила, как сильно он взволнован… как боится, что, несмотря на все его старания, что-нибудь пойдет не так. Он подозревал, что и сама Мариса скрывает от него те же тревоги.

Сегодняшний день был исполнен горя и боли, вечер был отдан размышлениям о том, как внезапно завершилось их безоблачное лето, полное счастья и любви. Но теперь настала пора доказать, что любовь — это самый яркий огонь в сем бренном мире, — в точности как утверждали поэты. Больше не будет одиночества для двух юных сердец, и две семьи объединятся, — и более того, будет предотвращена угроза кровной мести и ужасающие последствия кровопролития. Дункан ощутил, как мир и покой возвращаются в его душу, и вновь потянулся, чтобы взять Марису за руку.

— Мы будем так счастливы с тобой, — промолвил он, устремляя взор на алтарь, над которым красовалось золотое распятие, осиянное алым свечением лампады, символизировавшей Божественное Присутствие. — Разлука будет совсем недолгой, просто чтобы дать родным успокоиться… И наконец мы исполним все наши мечты и будем вместе до конца своих дней.

— Наши мечты, — повторила она и кивнула. — Мир, любовь и дети… Да, мы будем очень, очень счастливы.

Она стиснула руку Дункана. Торжественным шагом они вместе прошли к алтарю. Толстый келдишский ковер поглощал звук шагов. У алтаря они преклонили колени и опустили головы для молитвы.

Моления Дункана не отняли много времени. За тот час, что он провел здесь в ожидании Марисы, юноша успел прийти к согласию с Господом и с самим собой.

Сейчас он молился только о том, чтобы Бог поддержал их и дал знак, что они и впрямь поступают правильно, — а затем широко перекрестился и стал ждать, пока Мариса тоже будет готова. Он не сводил напряженного взора с лампады, свет которой сейчас казался ему ослепительным. Это был решительный час, — начало мечты, первый шаг к воцарению мира.

«Пусть все споры угаснут и преобразятся в горниле нашей любви, — думал он. — Да будет на все воля Божья».

Он расстегнул брошь, скреплявшую плед на плече. На ладони она казалась одновременно невесомой и наделенной огромной значимостью, так что Дункан подумал невольно: «Такова же и Господня защита. Она ничего не весит, но дает все…»

С торжественным видом он обернулся к возлюбленной, чтобы произнести слова вечной клятвы.

Единая плоть навсегда, под защитой самого Бога, — они могли с уверенностью смотреть в будущее. Разумеется, никто не мог знать, что уготовано им впереди, но сейчас ни один из них не думал об этом. Все было в руках судьбы и в воле Господней.

«Deo volente», — подумал Дункан и взял за руку женщину, которую обещал любить вечно.

1116 год

Как это часто случается, автора данного рассказа подвиг на его написание незначительный эпизод, мельком упомянутый мною в одном из романов. Это было детское воспоминание Дугала Мак-Ардри, близкого друга юного короля Келсона. Впрочем, сейчас нам лучше предоставить слово самому автору, она куда красноречивее меня сможет рассказать о том, как появился на свет этот небольшой шедевр:

«Я вернулась домой из колледжа на День Благодарения в 1984 году, когда внезапно в местной книжной лавке обнаружила на полке роман «Сын епископа». Я была в восторге, что вышла новая книга о Дерини, немедленно купила ее и прочитала за один вечер. Дугал отныне стал моим любимым персонажем, и я нарадоваться не могла, что рядом с Келсоном появился другой герой его возраста, в дополнение к более взрослым персонажам, действовавшим в первой трилогии о Келсоне.

Та сцена, что подхлестнула мое воображение и послужила поводом к написанию этого рассказа, произошла в королевской усыпальнице, когда Дугал вспоминает о том, что король Брион был добр к нему, после того как мальчик уронил полное блюдо с фазанами, в первый раз, когда прислуживал за пиршественным столом. Мне тут же захотелось побольше узнать об этом происшествии: чтобы маленькому мальчику доверили тащить огромный тяжелый поднос с едой, — это ведь означает буквально напрашиваться на неприятности! Так кто мог поручить Дугалу такую ношу? Произошло ли это по недосмотру, в кухонной суете и суматохе, или тут было что-то посложнее?

«Здесь явно что-то кроется», — подумалось мне. Вопросы и предположения теснились в голове, и в конце концов я написала летом 1985 года исходную версию рассказа «Дугал при дворе». В ту пору я еще не бывала ни на одной конференции по фантастике, в глаза не видела журнала «Архивы Дерини» и понятия не имела о том, что другие поклонники также пишут свои рассказы о Дерини. Надежды когда-нибудь лично познакомиться с Кэтрин у меня было столько же, как получить аудиенцию у Папы Римского. Все время, пока я писала этот рассказ, я не переставала виновато спрашивать себя: «Правильно ли я поступаю? Имею ли я право делать это и не нарушаю ли каких-то законов? Вдруг появится полиция, охраняющая авторские права, и наденет на меня наручники?» Но эти мысли скоро улетучились из головы, потому что я получала огромное удовольствие от самого процесса написания этой истории.