Наткет отыскал проход в разросшейся ежевичной ограде; пока пробирался, колючие ветви цепляли одежду. Крошечный двор густо зарос сорняками, пожухлыми по осени. На траве лежали большие бумажные мешки – бок одного прорвался, и на землю вывалился всяческий мусор: бутылочные стекла, клубки ржавой проволоки и полиэтиленовые ошметки. Новый хозяин навел в башне подобие порядка, но вместо того чтобы отвезти хлам на свалку, оставил его гнить во дворе.

Наткет направился прямиком к двери и громко постучал. Рядом рокотал океан – так мог бы бормотать выживший из ума морж. Но из башни не раздалось ни звука.

– Ау? Есть тут кто? – Наткет подергал ржавую ручку – заперто.

И что теперь? Положить письмо на порог и придавить камнем? Он тряхнул головой, отбрасывая глупую мысль. Стоило ехать, чтобы просто бросить письмо и убежать. Так дело не пойдет: взвалив на себя эту ношу, он обязался нести ее до конца.

Может, Густав Гаспар просто уехал за покупками – не обязан же он все время торчать дома. Так-то оно так, но теперь Наткет не представлял, что ему делать. Рыцарь к башне подошел, никого там не нашел… Ждать, пока Гаспар вернется?

Идея Наткету не понравилась. А если Гаспар явится под утро? Стоять всю ночь под дверью на холодном ветру? По рукам побежали мурашки, Наткет поежился. Вряд ли привидения пустят погреться. Для верности он еще раз постучался и снова безрезультатно. Вздохнув, Наткет развернулся и побрел к выходу. Вернуться в Спектр, в кафе к Николь? Можно, но… Он остановился и посмотрел на темнеющий на севере лес.

Когда он последний раз был в настоящем лесу? В Городе и мысли не возникало, а сейчас Наткет подумал, что соскучился. Отец часто водил его в лес, полагая это важной частью воспитания. Наткет улыбнулся, вспомнив, как Честер бегал от дерева к дереву со стареньким поляроидом, похожим на жабу-пипу в фантазиях художника-кубиста. Этот фотоаппарат Наткет обожал. Может, снимки получались расплывчатыми и быстро выцветали, но завораживал сам процесс – когда на черном прямоугольнике медленно, словно всплывающая субмарина, проступает изображение. И никакой алхимии проявителей и закрепителей – волшебство в чистом виде. Камера в телефоне была лишь жалкой попыткой сохранить частичку этого волшебства.

Чаще всего Честер фотографировал грибы. Снимки птиц и животных ему не удавались – их встречи обычно носили спонтанный характер. С микоцетами было проще. Как говорил отец: еще ни разу грибы не пытались убежать. Впрочем, Честер никогда не отрицал и подобной возможности. Иногда ему действительно попадались интересные экземпляры. Наткет вспомнил кружевные корзиночки, словно сплетенные из веточек розового коралла, многоэтажный гриб с тринадцатью шляпками, а особенно гриб, как две капли води похожий на пузатую лягушку в сомбреро…

Наткет пошел вдоль ограды, обходя маяк. На минуту остановился, любуясь открывшейся панорамой. Отсюда океан казался бесконечным. А может, наоборот, и серая полоска горизонта на самом деле – граница, за которой вода низвергается в бездонную пропасть. Самый настоящий океан, а не тот суррогат, что предлагают в Сан-Бернардо. Там радужные от мазута волны ласкаются к бетонным причалам портовых складов, а рыбе не хватает места из-за обилия кораблей.

Кажется, здесь была тропинка к пляжу… Наткет огляделся.

Сперва он подумал, что непостижимым образом вновь оказался на съемочной площадке перед очередным инопланетным вторжением. Наткет зажмурился; когда же снова открыл глаза, ничего не изменилось. Бьющиеся о скалы волны бормотали о том, что он по-прежнему в Спектре. Меж тем прямо перед ним на деревянном помосте возвышалась серебристая ракета, уместная как жираф на Северном полюсе.

Наткет достал телефон и сфотографировал космический корабль. На всякий случай проверил: кадр тоже был на месте. Только после этого он решился подойти поближе.

Ну и дела… Николь говорила, что Густав Гаспар увлекается астрономией, однако Наткет не полагал, что общение с планетами и звездами окажется столь тесным. Он протянул руку и коснулся холодного металла, покрытого бисером водяных капель.

Возможно, подсознательно он ожидал, что рука пройдет сквозь ракету, как сквозь воздух. Корабль окажется всего лишь фантомом. Ловкий обман зрения – мысленно Наткет выстроил хитроумную схему из кривых зеркал, диапроектора и слайдов старого научно-фантастического фильма. Сложно, конечно, но ничего неосуществимого. Настоящий космический корабль на заднем дворе куда как невозможнее.

Чуда не случилось; ракета оказалась абсолютно реальной. Наткет отдернул руку, будто испугался, что корабль может ударить током или того хуже – укусить. Единственный люк был плотно задраен, а за темными стеклами иллюминаторов ничего не было видно.

Наткет поскреб подбородок. Вряд ли космический корабль можно купить в супермаркете или заказать по почте. Выходит, Густав Гаспар сделал его сам? Неспроста же Корнелий с ним переписывался! Общаются же друг с другом коллекционеры – может, и у гениальных механиков есть свой клуб по интересам? А если человек построил на заднем дворе ракету… Не сможет ли он завершить работу Корнелия и восстановить Чудовищную Лапу?

А это выход! На секунду он осекся – едва ли Николь обрадуется его сотрудничеству с Гаспаром. С другой стороны, лично ему был симпатичен человек, который строит у себя во дворе космические корабли. Косвенное свидетельство того, что все не так плохо. За последнюю пару минут Густав Гаспар заметно вырос в его глазах. Интересно, для чего эта ракета нужна на самом деле? И нельзя ли ее использовать в кино?

Наткет побрел в сторону леса, выдумывая разнообразные приключения космического корабля. «Аллигатор из дальнего космоса», каково?

Поглощенный этими мыслями, Наткет не заметил, как грунтовка превратилась в тропинку и нырнула в чащу. Когда он опомнился, вокруг уже сомкнулись замшелые стволы, а сама дорога уводила от берега в сторону реки. Водная взвесь – ошметки морского тумана – сверкала меж деревьев, точно витрина ювелирной лавки. В свете яркого солнца капельки воды вспыхивали и переливались, и казалось, густые кроны тсуги и сосен вот-вот разлетятся на сотни осколков, словно отражение в разбитом зеркале. Дождь всколыхнул колючие запахи леса; смешал, будто заправский парфюмер, ароматы прелой хвои, влаги и грибов. От этой пряно-сладкой смеси голова закружилась, а мысли потекли беззаботно и вяло, как и положено в осеннем лесу.

Тропинка, петляя, вывела к реке. Лезть в воду, чтобы перебраться на другой берег, не хотелось, и Наткет пошел против течения. Где-то там должен быть мост.

Невысокий берег осыпался рыхлыми комьями. Из рыжей земли торчали корявые корни, узловатые, как пальцы Гингемы, до блеска вылизанные водой и опутанные паутиной мха. Меж этими диковинными арками чиркали голубые стрелки поздних стрекоз. Стоит лечь на живот – и легко дотянешься до красно-коричневой воды. Наткет то и дело останавливался и, присев на корточки, всматривался в темные глубины. Если верить отцовским историям, река кишела лососем и форелью, речными крабами и розовыми кальмарами. Но рыбак из Наткета был никудышный – за дрожащей гладью он не видел и тени этого разнообразия, а высиживать часами с удочкой ему никогда не хватало терпения.