жизнь не только своей хозяйке, но и мне. С этой мыслью я провалился в лабиринт снов – на этот раз уже собственных.

Я проспал около трех часов, когда оказался разбужен чрезвычайно голодными взглядами – одним кошачьим и одним девичьим.

– Больше никаких кафе, – услышал я выспавшийся голос Миры, – купишь, пожалуйста, еду на заправке? Только сытную. Но и чипсов возьми.

– Хорошо. А вы с котом никуда не уходите.

На заправке ничего особо сытного не продавали. Так что я прогулялся до ближайшего супермаркета и взял много замороженных полуфабрикатов. Я вспомнил все ее любимые напитки и закуски и долго сверялся с упаковками, чтобы внутри случайно не оказалось продуктов животного происхождения. На обратном пути с двумя огромными пакетами зашел в ту часть кемпинга, где обосновались люди, которые готовили еду на газовых плитах. Каждое блюдо я тщательно разогрел и сложил обратно в мешки. Когда я устроился на переднем сиденье «Мустанга», Мира закончила кормить Среду и уже убирала пластиковую мисочку в свой чемодан. У нее на коленях лежал блокнот со свежими зарисовками. Надо сказать, в ее скетчах кафе выглядело особенно жутким и одержимым, а у кота за спиной был плащ. Кажется, это была часть комикса. После рагу с соевым мясом, овощного салата и пары литров сока моя пассажирка предложила:

– А почему бы нам не двинуться в путь? Чипсы я могу и по дороге лопать.

Черный ретроавтомобиль вырулил на трассу и понесся вперед.

– Мне почему-то кажется, в вашей работе вам не помешали бы напарники. Ну знаешь, как у полицейских. Кто-то, кто прикроет, станет другом. Нет-нет, я знаю, что тебе приходится много общаться, но ведь дружба – это что-то, что в идеале навсегда. И это не только болтовня. Иногда нужно и гармонично молчать и сидеть рядом. А то сегодня с тобой я, а завтра – кто-то другой. И получается – ничего настоящего, никого постоянного. Все какое-то временное. – Мира открыла пачку чипсов со сметаной и луком, а я думал, насколько же она права. Она была чертовски права, а еще она провоняла мне всю машину своими чипсами. Через сколько дней вообще выветрится этот запах? Наверно, к утру, если она только случайно не…

– Ой, прости, я уронила упаковку чипсов. Я все соберу.

Я промолчал. И только через десять минут с улыбкой заметил:

– Расскажу, пожалуй, о твоей идее шефу. Она действительно классная.

Мы ехали, а потом ехали снова. Мира смотрела, как мелькают пшеничные поля, похожие на колышущиеся от ветра волосы, как остаются позади местные достопримечательности и мелкие музеи. Зеленые дебри, огромная дамба, озера, похожие на глаза, намеки на железную дорогу… Все сливалось в карнавал цвета и музыки и кружилось, точно ярмарочная карусель. Только бы пластиковые лошадки не решили показать свои зубы…

Мы останавливались лишь по необходимости, и возле каждого места Мириам, накручивая на палец короткую прядь светлых волос, на всякий случай уточняла: «А здесь точно нет эпизода “Скрытая угроза”?» Быстро учится, молодец девочка. Среда тоже иногда просил остановить машину, используя громкий повелительный «мяв». В такой дружеской и всячески располагающей обстановке мы смело въехали в разгорающийся вечер.

– Нам лучше все-таки заночевать в отеле, – заявил я, – не хотел бы оказаться посреди тьмы наедине с шоссе 66.

– Леви, останови машину! – воскликнула Мира.

– Но я не вижу никакого мотеля поблизости.

Девушка зашевелилась в кресле, вглядываясь в боковое окошечко автомобиля.

– Там орел. Птица запуталась в ограде, птица запуталась, да останови же ты машину!

– Это может быть вовсе и не орел, – не согласился я.

Гордый символ Соединенных Штатов раскатисто хлопал своими широкими крыльями, тщетно пытаясь высвободить оперенную лапу, с которой свисала драная серая веревочка. Эта веревочка своими узлами плотно вплелась в сетку старой ограды, которая отмечала частные владения фермера.

– Ему же больно, – с отчаянием закричала девушка, и я в ответ сбавил скорость.

Среда издал крякающий звук и перелез на заднее сиденье, замерев пушистой статуей. Мириам распахнула дверцу и побежала к проржавевшим чешуйкам ограды.

– Все хорошо, не двигайся, я тебя освобожу, – тихо сказала она, перейдя с бега на шаг. Замедляясь, она продолжала повторять: – Не шевелись. Доверься мне.

Девушка протянула руку и в молчаливом уважении склонила голову. Орел перестал метаться и истошно кричать. Вместо этого его глаза чудовищно быстро вращались во всех направлениях, кроме как внутрь. Я стоял и рылся в своем голубом чемоданчике, пока не нащупал серебряную римскую монету. Оберег от озлобленных возвращенцев с того света. Может, это просто птица, но предосторожность еще никому не была помехой. Мириам медленно протянула раскрытую ладонь в знак своих добрых намерений и сначала легонько, а затем все более уверенно начала одной рукой гладить гордую птицу. Второй она принялась ловко распутывать веревку, превращая узлы в ровную тесьму. Вот бы каждому уметь то же самое делать со своей собственной жизнью… Когда последний узел пал, а девушка освободила когтистую лапу от пут, трасса озарилась синим потусторонним светом. Время вокруг стало лишь завесой, граница между мирами обернулась тонкой паутинкой, и прямо передо мной возник вождь индейского племени в шапке из белых и алых перьев. Он был даже чуть более реален, чем я. На его шее лежали ленты ярких бус. Я почувствовал, что количество бусин на первом ожерелье – это число прожитых земных лет. А вот остальные бусины на прочих закрепляли количество годов, проведенных в качестве духа.

– Не бойся того, что произойдет дальше, – прохрипел старик и указал на съеживающуюся Мириам.

Я почувствовал легкое дуновение, мир все еще был чересчур синим, словно проявлялся сквозь фотографический фильтр. Моя подопечная стала уменьшаться и обрастать перьями. За ее спиной выросли крылья, которыми она неуклюже взмахнула. Индеец заметно расслабился и обернулся ко мне.

– Старый ты плут, и тебе здравствуй, – усмехнулся я, – мог бы и предупредить, что ты теперь ходишь в обличье орла. Я бы так не беспокоился. А то столько недовольных духов развелось, столько озлобленной нечисти, жалующейся на жизнь…

– Ты ведь не возражаешь, если я немного побуду человеком? Настоящим! А то я так соскучился по ногам. У меня сплошные крылья. Я уже вправе рекламировать эти новомодные трапезные KFC. А девочка твоя, она немного побудет орлицей, полетает в небесах, узнает, что такое свобода… Ей будет интересно, должно быть. Я смотрю, она у тебя животных любит. Жалко ей всех. Это хорошо, – неторопливо говорил вождь.

– Конечно, друг. Наслаждайся. Чем займешься?

– Знаю я одно место, – лукаво сказал индеец.

Вождь с явным удовольствием осматривал свои ноги, вертел головой и даже стал подпрыгивать. Для обеих ног ощущения нового тела явно были в новинку. Мириам попрыгала на асфальте, тряхнула орлиной головой и уставилась вдаль.

– Мира, не бойся, ты ненадолго орел. Ты же всегда мечтала побывать в шкуре зверя, вот тебе и отличная возможность. Она редко кому выпадает в рамках одной жизни. Главное, возвращайся.

Орлица издала клокочущий звук и стремительно взмыла в небо, быстро превратившись в точку.

Старый плут когда-то умер человеком, а потом переродился в ящерицу. Видимо, теперь он начал более интересный круг жизни в качестве птицы. Но вот снова побыть человеком он смог бы, только если кто-то согласился бы примерить его звериный облик. Остаток ночи я провел в автомобиле, открыл пару пачек чипсов, смирившись, что в салоне надолго поселится странный запах. Немного почесал Среду за ухом – он, казалось, ничуть не переживал за хозяйку. Я подремал, привалившись к рулю, а когда проснулся, выяснил, что напустил слюней на приборную доску. Ночь все еще была электрически синей. До первого луча рассвета вернулся вождь. В руках он нес пакетик с едой, а еще жевал сэндвич, откусывая от него большие куски.

– Ты бы знал, как меня достали полевки да мелкая живность. Я при жизни мяса вообще не ел, а сейчас приходится. Вот смотри, вегетарианские гамбургеры! – с восторгом произнес он.

А вскоре подоспела и Мира. Она грациозно спустилась с неба и села на руку индейцу. Эти двое разом вздохнули и стали меняться. Пакет с едой из кафе мягко плюхнулся на асфальт. Мириам снова стала Мириам, а дух индейца – хищной птицей. Он склонил свою голову, подхватил когтями мешок с едой и полетел по своим делам. Краешек солнца стыдливо показался на горизонте. Потусторонний чужой свет спал, а тончайшая паутинка между мирами снова превратилась в театральный занавес. Я обратил внимание, что взгляд моей подопечной стал более глубоким, как будто в нем открылось второе, третье, десятое дно. Мы вернулись на шоссе и понеслись, опережая рассвет.

– Это был мой хороший