– Ты уже достал меня со своим Свешниковым, – проворчал Крячко, прикуривая сигарету. – У тебя это превратилось в навязчивую идею. Носишься с этой своей затеей как курица с яйцом. Обо всем на свете забыл. О семье, о товарищах, о коллегах по работе… Готов поспорить – он тебе и по ночам снится, этот чертов Свешников.

– Я веду расследование, Стас.

– Закрытого дела.

– По-твоему, значит, у нас все еще недостаточно причин для его возобновления? Подпольные бои без правил, торговля наркотиками…

Крячко махнул рукой. Спорить с Гуровым было равносильно тому, что биться головой в закрытые ворота. Если уж что-то втемяшит себе в голову, переубедить его невозможно.

– Да, это, конечно, более чем серьезные правонарушения, – пробурчал Крячко себе под нос. – Однако они все еще ни в коей мере не доказывают того, что Свешников был убит. Но так и быть, Лева, воля твоя. Прищемим мы завтра хвост Прилуцкому. Я тебе гарантирую. Только…

– Что еще?

– А если речь тут не о торговле наркотиками? Ведь Демьянов, насколько я понял, не сказал тебе об этом открытым текстом. Наркота – это всего лишь плод твоих умственных заключений.

– А ты сам-то как думаешь, какова вероятность моей ошибки? – иронично спросил Гуров.

Он понимал, что Крячко все еще ищет пути к отступлению. В упрямстве Стас мало чем уступал своему напарнику и готов был артачиться до последнего. И дело тут было вовсе не в том, что Крячко наплевательски относился к своей работе. Уж Гурову-то было прекрасно известно, что если Станислав берется за что-то, то непременно доводит дело до конца с присущим ему рвением и самоотдачей. Но порой у Крячко просыпался так называемый дух соперничества. Важно было продемонстрировать, что не только Гуров может работать головой. Дескать, и он сам способен покумекать, проявить склонность к дедуктивному методу.

– Согласен, – Станислав глубоко вздохнул и поднялся со скамейки. – Я могу идти, товарищ полковник?

– Не язви, – Гуров продолжал сидеть, глядя теперь на напарника снизу вверх. – Еще один, последний момент, старичок. Я не могу точно знать, что за человек этот Прилуцкий и кто там будет завтра вместе с ним. Очень надеюсь на то, что у тебя будет более полная информация после того, как ты покопаешься в архивах. Но я тебя умоляю, Стас, не геройствуй. Ладно? Возьми завтра с собой пару надежных человек. У меня нет никакого желания вытаскивать тебя из дерьма, когда я приеду по этому адресу в половине одиннадцатого. И это уже не говоря о том, что все мое прикрытие окажется шито белыми нитками. Что я, зря старался?

– Понял-понял, – Крячко швырнул под ноги окурок, втоптал его в грязь носком ботинка и, поежившись от налетевшего порыва ветра, сунул руки в карманы легонькой плащовой курточки, наброшенной им впопыхах перед выходом из дома. – Ты сам-то, кстати, как? Не вошел еще во вкус бессмысленных мордобитий? Ой, прости. Я и забыл, что они для тебя не такие уж и бессмысленные. Ты ведь деньги получаешь за каждый выход на ринг. Есть над чем подумать, да, Лева? Фролов наверняка не так скуп, как наше несовершенное государство. На твоем месте я бы не терялся.

– Очень смешно, Стас. – Юмор напарника не вызвал у Гурова даже тени улыбки. Напротив, он стал еще мрачнее, чем был секунду назад. – Если ты считаешь это поводом для шуток, то ты полный кретин. Ничего забавного в этом нет. И во вкус я не вошел. В него никогда нельзя войти, как мне кажется. Если в тебе, конечно, осталось хоть чуточку человеческого. Ирина Плеценко была права. Отвратительная забава. И они, между прочим, Стас, требуют от меня, чтобы я был жестче. По мнению Фролова, как мне было сказано вчера открытым текстом, я слишком мягок по отношению к противнику.

– Хочет, чтобы ты убивал?

– Или как минимум калечил.

– Да, извини, – Крячко опустил глаза. – Участь у тебя незавидная. Я бы уже десять раз успел взорваться, как триста тонн тротила, и вместо того, чтобы быть жестче по отношению к противнику, раскрошил бы табло самому Фролову.

Гуров тоже поднялся на ноги и протянул Крячко руку.

– Ну ладно. Закроем пока эту тему, – сказал он. – И давай расходиться. У тебя еще куча дел, а я… Я собираюсь немного вздремнуть. Хоть пару часиков.

– Домой поедешь?

– Нет, что ты, – усмехнулся Гуров. – Разве я тебе не говорил? Маша считает, что я в командировке. Пришлось снять квартиру на Силуяновской. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из людей Фролова выследил меня и мою семью. Береженого бог бережет, Стас.

В этот самый момент Гуров, бросив взгляд за спину стоящего перед ним напарника, заметил припаркованный у восточных ворот парка темно-вишневый «Опель Кадет» с тонировкой на окнах. Полковник припомнил, что уже отметил ранее присутствие этой машины, когда садился рядом с Крячко на лавочку. И она до сих пор была здесь. Нехорошее предчувствие шевельнулось у Гурова в душе. Конечно, машина могла принадлежать кому угодно, но в столь поздний час, когда поблизости не наблюдалось никаких других автомобилей, это выглядело крайне подозрительно. И в то же время «Опель» стоял с погашенными фарами, и у Гурова не было оснований считать, что в салоне кто-то есть. Лично он не видел, чтобы из машины выходили люди. Как давно она здесь?

– Я собираюсь кое-что проверить, Стас, – сказал Гуров, все еще не выпуская из руки ладонь напарника.

– В отношении Прилуцкого?

– Нет. В отношении тех, кто, возможно, гораздо ближе к нам сейчас, – полковник почти насильно усадил Станислава обратно на скамью и сел сам.

– За нами следят? – Крячко уловил ход его мыслей.

– Именно это я и собираюсь выяснить. У восточного входа стоит «Опель». Не поворачивайся в ту сторону и веди себя естественно. Мы продолжаем разговаривать.

– И что мы будем делать?

– Не мы, а я, – Гуров стал хлопать себя по карманам, словно никак не мог найти что-то. Повернулся лицом к светящемуся ларьку, работающему в круглосуточном режиме за ограждением парка. – Ты просто сиди здесь и жди.

– Чего?

– Моего сигнала. И, ради бога, Стас, без самодеятельности. Ты все понял?

– Ну разумеется, – по привычному, столь знакомому Гурову, выражению лица напарника он понял, насколько уязвлено его самолюбие. – Иди действуй, супермен. А я, как обычно, останусь в резервных войсках.

Гуров неторопливо поднялся со скамейки и нарочито размашистым жестом указал на ларек. Крячко понял его игру и поддержал ее кивком головы. Гуров двинулся по аллее к западному выходу из парка. На какое-то мгновение укутанные багровой листвой деревья скрыли от его обзора «Опель», а затем, когда он снова появился в поле зрения, полковнику показалось, что боковое стекло слегка опустилось вниз. Впрочем, с такого расстояния ему могло и померещиться. Все так же неспешно он вышел из парка и зашагал в направлении ларька. Теперь его нельзя было разглядеть из салона «Опеля», если там кто-то находился.

У ларька топтался синюшного вида забулдыга в лохмотьях. Он периодически просовывал голову в окошечко и гнусавым голосом выпрашивал что-то у продавщицы. В ответ та громко и визгливо крыла алкоголика трехэтажным матом. Гуров не стал останавливаться, а напротив, ускорив шаг, двинулся по окружности парка. Затратив на свой маневр не более трех минут, полковник приблизился к «Опелю» с противоположной стороны. Теперь, вблизи, он мог прекрасно видеть, что боковое стекло с водительской стороны действительно опущено, и из щели тянется струйка сигаретного дыма. В автомобиле с погашенными фарами кто-то был, и это только усилило подозрения Гурова, что «Опель» стоит тут исключительно по его душу. Разобраться с этим следовало немедленно.