Я так зол, что не могу даже нормально ударить. Бью его кулаком по лицу, а это неправильно. Потому что удар получается слабым, а я обжигаю костяшки пальцев о горящую сигарету. Но я должен был дать ему в репу. После того, как собака этого дятла нагадила у меня во дворе, потом набросилась на меня и укусила, а он сам заявил, что я лжец, просто тихо уйти – это было бы преступлением.

И вот что поразительно: судя по удивленному взгляду хозяина собаки, он никак не ожидал получить от меня по морде. И хотя я ударил его в состоянии аффекта, при этом какая-то часть моего сознания буквально за долю секунды просчитала все варианты и выдала результат: я ничем не рискую, если ударю этого человека.

И действительно, он не пытается дать мне сдачи. Он вообще “притухает”, а его собака отходит на безопасное расстояние, поджав куцый хвост.

Я сажусь в машину и еду в церковь. Я по-прежнему взбешен, так что даже не замечаю, что проезжаю на красный свет. Меня страшно бесит, что мне приходится жить на одной планете с такими придурками. Меня бесит, что я не могу ничего изменить. Если бы я не ударил его, я бы злился на себя за то, что не врезал ему по морде. Но вот я врезал ему по морде, и все равно злюсь на себя.

Конечно, если бы я не ударил его, я бы злился гораздо больше. Но теперь этот дятел будет рассказывать всем и каждому, кто готов слушать, что он тихо-мирно выгуливал своего песика, и тут на него вдруг набросился какой-то псих (то есть, я) и избил до полусмерти, и куда катится мир, если человек не может спокойно пойти погулять с собакой?! И ведь все будут ему сочувствовать! При одной только мысли об этом я впадаю в неистовство, и мне хочется вернуться и дать ему в репу еще раз.

Кипя праведным гневом, пытаюсь прослушать запись на ручке, которая диктофон. На этот раз мне удалось записать кое-что поинтереснее. Иерофант сообщает кому-то, что собирается съездить в Род-Айленд. Потом, уже в следующем разговоре, он рассуждает об инвестициях в рыбную ферму. Речь идет о какой-то кобии. Как я понимаю, это морская рыба, которую очень легко разводить, поскольку она неприхотлива и нуждается лишь в регулярном кормлении и просторном бассейне с теплой водой. Я как раз пытаюсь придумать, как бы половчее ввернуть в разговор эти сведения – в непринужденной манере всевидящего и всеведущего богоподобного существа, – и тут в кабинет входит иерофант.

– Доброе утро, Тиндейл. Может быть, мне нужно будет уехать на пару дней. В Род-Айленд.

Два часа напряженного прослушивания – коту под хвост.

Я вспоминаю статью из одной местной газеты, где было написано, что иерофант родился в Род-Айленде, и решаю использовать информацию по назначению.

– Хочешь вернуться к истокам, Джин? В тебе есть что-то такое… что-то от уроженца Род-Айленда.

– Это вряд ли. Я вообще-то из Кливленда.

Не верьте тому, что пишут в газетах. Делаю глубокий вдох, отпиваю кофе.

Ладно, попробуем подойти с другой стороны.

– Джин, слушай, мне сегодня приснился сон про тебя и про рыбу. Ты был как Иисус и накормил тысячи людей одной рыбой. И все насытились. А ты при этом разбогател. Мне даже приснилось название рыбы. Такое смешное название… то ли корпия, то ли копия, то ли кобия… как-то так.

Иерофант вздыхает. Снимает очки, протирает их.

– Я знал, что так все и будет. Но так всегда и бывает. Тиндейл, сынок, в Майами такого добра – выше крыши, но ты лучше в это не лезь, хорошо? И не пытайся исправить мир. Все равно у тебя ничего не получится. Даже будь ты пришельцем с другой планеты.

– Нет, я…

– Не говори ничего, Тиндейл. Я все понимаю, правда. Мы все – слабые люди. Мы все грешим. Давай лучше помолимся.

Мне приходится выслушать длинную проповедь о наркотиках, после чего мы с иерофантом идем на кухню – делать сандвичи для бездомных. Когда мы складируем сандвичи в машину, на другой стороне улицы затевается шумная ссора. Два черных парня, одна черная женщина. Страсти явно накаляются. Один из парней бьет женщину по лицу. Не кулаком, а ладонью. Но, судя по звуку, удар получается очень неслабый.

Эта троица стоит на достаточном расстоянии от нашей машины, так что у нас есть возможность сделать вид, что ничего не происходит. На самом деле между ними и нами есть еще двое сикхов, которые сосредоточенно разгружают машину. Эти сикхи полностью поглощены своим делом и ничего вокруг не замечают. И потом, мы же не знаем, почему этот парень ударил женщину. Может быть, она сама напросилась (тут ведь не угадаешь). Я не хочу лезть в чужие дела, которые никаким боком меня не касаются. Но иерофант расправляет плечи и говорит:

– Пойдем разберемся.

Он решительно направляется к этой троице. Меньше всего мне охота идти разбираться. Эти ребята – они оба огромные, как шкафы. Каждый из них, если что, легко размажет меня по асфальту. А их там двое. Я вырос в большом городе, так что я знаю, когда можно лезть в драку, а когда лучше не стоит. Но если я не пойду, иерофант решит, что я трус. А мне очень не хочется потерять уважение этого человека.

У меня ломит челюсть, как будто мне уже сунули в репу. Я плетусь следом за иерофантом, стараясь держаться на таком расстоянии, чтобы он был уверен, что я иду за ним, но чтобы те двое амбалов не сразу поняли, что мы вместе. Я уговариваю себя, что эти ребята не будут нас избивать. Если нам повезет, то нас просто пристрелят. Я очень надеюсь, что иерофант не скажет ничего глупого или провокационного. Например, что бить женщину – нехорошо.

Он улыбается.

– Вам, случайно, не надо ли помолиться? Если надо, тут рядом есть церковь. Мы всегда рады, когда люди приходят молиться.

Такого они явно не ожидали. Женщина посылает нас к черту. Парни смеются: их злость испарилась.

Мы возвращаемся к нашей машине. Мне вдруг приходит в голову, что у иерофанта есть одно неоспоримое преимущество: возраст. Будь ему лет двадцать – то есть, столько же, сколько этим ребятам, – что бы он ни сказал, они бы восприняли это как вызов и отделали бы иерофанта по полной программе. Но он для них – призрачное существо из иного мира. Интересно, а сам иерофант это осознает?

Я возвращаюсь домой и снова прослушиваю всю запись. Разговор о кобии вполне недвусмысленный. Кобия ждет не дождется, когда ее начнут разводить на рыбной ферме. Иерофант – человек мужественный и решительный, но у него явно поехала крыша.

Я уже начинаю склоняться к тому, чтобы признать свое поражение на фронте всеведения, но у меня есть один неоценимый талант: я не умею сдаваться. Не могу себе это позволить. В конце концов Бог я или не Бог?! На следующий день я опять слушаю запись на ручке, которая диктофон. Только на этот раз я захватил с собой перочинный ножик, чтобы легонько тыкать себя острием, когда я начну засыпать от скуки, слушая вздохи и звуки почесывания.

Слушаю разговор о сигмоидоскопии. Звучит очень серьезно и очень по-медицински. Голос иерофанта – беспрецедентно печален. Лезу в “Google”, набираю в строке поиска “сигмоидоскопия”, и выясняю, что это “диагностическое исследование внутренней части толстой кишки, позволяющее выявить причину диареи, болей в животе, запора, желудочно-кишечного кровотечения и т.д.”. Эта самая сигмоидоскопия производится с помощью сигмоидоскопа, каковой представляет собой короткую гибкую трубку со световодом на конце и вводится внутрь через прямую кишку. Или проще сказать, через задний проход. Стало быть, у иерофанта проблемы с кишечником. Если это серьезно, если он скоропостижно скончается… это будет мне помощью или помехой? Меня радует моя бессердечность.