Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я верю в совесть и возмездие. Все воздастся за грехи наши, вашими же словами говоря, — ехидничал Густав и закрывал у Вергия перед носом забор. К святому отцу у старика было будто бы личное отвращение. Чем священник так не угодил сварливому деду, непонятно. Но нужно относиться к пастве терпимо, особенно к пожилым, у которых часто с возрастом портится характер. Их уже ждут там «наверху». Еще пара лет и его внук, Ганс, придет с просьбой отпеть престарелого родственника. Негоже будет отказывать из-за каких-то личных притязаний.
Ганс, в отличие от деда, приятный молодой человек, регулярно посещает церковь, хотя в исповедальню никогда не ходил. Обычный крестьянин, но проблемы все же доставлял. Когда он являлся на проповедь добрая половина молодых девиц, а порой и замужних, переставала слушать чтения Вергия, и то и дело стреляла глазами в Ганса. По правде сказать, Ганс немного беспокоил Вергия, но не тем, что тот сводил с ума женское население деревни. Святой отец часто смотрел на амулет, который висел у Ганса на шее — на эту рыбную чешуйку, что блистала на солнце, словно бриллиант. В личной беседе Ганс говорил, что это их семейная реликвия. Ее носил дед, носил отец и теперь носит внук, а он уже передаст своему сыну. Попытки объяснить, что это языческие практики, что это греховное попустительство, почитание сил сатаны и отрицание могущества Бога, который готов его защитить, ни к чему не приводили.
Была причина, по которой амулет Ганс так беспокоил священника.
У отца Вергия был свой секрет. Тайна, которую он скрывал ото всех за семью печатями. Никто, ни одна живая душа не знала об этом, и раскрытие сей тайны стоило бы ему самых страшных мук. Он наслаждался упоением, знанием, что секрет принадлежит только ему, что он был избран среди многих других, что его отличили среди посредственностей, ему доверили великое открытие…
Этой тайной была красавица Сейра. Пару дней назад она позвала его. Ночью он услышал ее зов, и каждый раз после того, как ее ласковая певучая речь проникала через огромное расстояние в его голову, ему снились волшебные сны. После их «контакта» он остаток дня ходил счастливый и с прекрасным настроением, ему хотелось делиться своей радостью с другими. Как только наступала ночь, он незамеченным покидал келью, выходил из монастыря и скрывался в лесу, быстрым шагом спеша на встречу с красавицей. Он шел уже давно знакомой ему дорожкой. И этот путь знал только он один, если бы Сейра не вела его, не указывала ему дорогу, он бы никогда не нашел озеро, заблудился. В сумке у Вергия лежали четыре апельсина и кремовое пирожное, которое ему удалось забрать с собой после званого ужина у Лафонтенов. Сейра любила, когда ей приносили что-нибудь вкусненькое, она так искренне радовалась и улыбалась ему, ну и, конечно, по-своему благодарила.
Впервые они встретились около года назад. В то время Вергий как раз начал собирать местный фольклор, ему хотелось докопаться до каких-то очевидных причин, почему языческий русалий культ здесь так распространен. Даже в монастыре, в одной из дальних комнат, где складывали всякий хлам, он наткнулся на маленький пыльный витраж, где была изображена русалка. Не странно ли, что схематичный рисунок женщины украшает укромный уголок мужского монастыря? Кто его вырезал, где его заказали, узнать уже было не у кого. После смерти отца Серванаса пришли несколько новых послушников, кто-то уехал или умер. Так, летопись этих древних, ревностно хранящих свою историю стен осталась неразгаданной. Вергий ходил по деревне и собирал со стариков информацию по крупицам. В основном крестьяне описывали приметы, и касались они беременных женщин. Это было похоже на какой-то массовый психоз, почти что в каждой избе, где жили старухи, они первые влезали в разговор с Вергием и рассказывали, что девице, которая уже носит, ни в коем случае нельзя ходить к озеру, что русалка чувствует ребенка в ее чреве и обязательно воспользуется случаем, чтобы его украсть. Мол, это нечисть, и размножаться «классическим» способом они не могут, поэтому проклятые дьявольские отродья способны только воровать чужих детей и превращать их в водяных да русалок.
Что ж, такие происшествия можно было объяснить. За почти что двадцать лет жизни в деревне Вергий всякое видывал, тут и в русалок, действительно, поверишь. Однажды он отпевал младенца, который родился мертвым и со сросшимися ногами. Будь это один раз, то не вызвало бы у него сильного шока, но на его памяти таких детей он собственноручно укладывал в гробик точно три раза. И все эти дети рождались в разных семьях, у них не было общих родственников. Если бы Вергий жил лет на двести вперед, то подумал бы, что дело, быть может, в какой-то инфекции, которая вызывает мутации у плода, но он не мог даже знать о подобном, поэтому мистическое происхождение этих детей прочно укрепилось у него в голове.
Какое-то время он просто записывал истории старожилов, а однажды летом решил протащить самодельный плот к песчаному берегу озера и попробовать сплавать на нем немного. Что он там собирался найти? Наверно, просто хотел удостовериться, что все эти сказки были и оставались выдумками, что никто не живет в Черном лесу, никого, кого нужно было бы бояться. Он взял с собой провиант, вооружился длинным самодельным веслом и, на всякий случай, кинжалом, который ему подарил отец семейства Лафонтенов. День был тогда немного пасмурный, периодически накрапывал дождик, но на озере это было почти незаметно. Густые кроны деревьев от тесноты своей низко склонялись над водой, а ивы уходили под озеро чуть ли не половиной стволов. Вергий плыл и плыл, пока не добрался до чащи. Он примерно понимал, где находится, поэтому вернуться в деревню, считал, что сможет до темноты. А если не успеет, то переночует где-нибудь в кустах, ничего страшного.
Все было тихо и спокойно, даже скучно, пока озеро не начало сужаться, превращаясь в почти что реку с небыстрым течением. Вергий дотронулся пальцами до воды, которая была холодной и мутной, купаться здесь
