Фелисити начала подозревать, что Саманта сбежала отсюда из-за Алисы Эпплби, а не из-за разногласий с Тони. Это было бы неудивительно, злобно подумала она. Теперь понятно, почему Саманта участвовала в таком количестве комитетов: этой особе невозможно сказать «нет». Алиса могла бы оторвать Гибралтарскую скалу от ее испанского подножия.

— Если тут так тихо и мирно, то почему испытывают стресс матери, о которых вы говорите? — спросила она. Саманта могла сдаться, но Фелисити поклялась себе, что не сделает этого.

— Потому что они другие. Из других социальных групп, — сказала Алиса так небрежно, словно это все объясняло, а затем вернулась к своей книжке и непонятным галочкам. — У представителей низов всегда существуют проблемы.

Фелисити чуть не лопнула от злости. Возмутительный снобизм!

— Алиса, у представителей всех социальных групп одни и те же трудности. Может быть, у вас их нет. Если так, вам крупно повезло. Но у меня они есть. И одна из них заключается в том, что я не считаю Оукфорд тихим и мирным местом. Скорее наоборот. Я ничего не успеваю делать, потому что мне все время мешают.

— Серьезно? — удивленно спросила сбитая с толку Алиса.

— Вот почему я хочу нанять человека, который взял бы на себя всю домашнюю работу, включая хождение по магазинам. Я хочу вернуться в Лондон и работать там всю неделю.

— О небо! — Стул зловеще крякнул: объемистая Алиса откинулась на его спинку, чтобы лучше видеть Фелисити. — А что скажет на это бедный Тони?

Бедный Тони! Это выражение взбесило Фелисити. С какой стати ему сочувствовать? Ведь это она разрывается между работой, домом и семьей! Фелисити обиженно уставилась на Алису Эпплби. Той никогда не приходилось разрываться на части; может быть, именно поэтому она и заполняла свою жизнь всякими комитетами. Но говорить об этом не стоило. Как и признаваться в том, что Тони еще ничего не знает. Поэтому она решила прибегнуть к невинному обману.

— Вообще-то Тони думает, что это замечательная мысль. Он понимает, что мне нужно пространство для работы. Для творчества.

— Пространство! Творчество! — Алиса нахмурилась, и Фелисити поняла, что эти понятия ей незнакомы.

— Да, — сказала Фелисити. — Пространство — это одиночество, в котором я нуждаюсь вот для этого. — Она положила рукописи на шкаф и похлопала по ним. — Это плоды фантазии людей, которые нуждаются в моей помощи.

— Вы имеете в виду книги? — с сомнением спросила Алиса.

— Если повезет, некоторые из них однажды станут книгами, — сказала Фелисити. — А сейчас могу я предложить вам чашечку кофе на прощание? — Она подняла кофейник и вылила остатки в кастрюльку со сгоревшими яйцами. — Думаю, я смогу найти где-нибудь две относительно чистые чашки.

Алиса наконец поняла намек, сунула записную книжку в сумку и поднялась. — Нет, спасибо. Мне лучше уйти и оставить вас в одиночестве. — Она подошла к двери, но обернулась и снадеждой спросила: — Вы уверены, что не сможете взять на себя хотя бы одну группу?

— Абсолютно, — решительно ответила Фелисити.

Ровно в полдень Венеция заперла за собой дверь, протерла перчаткой бронзовый молоток и решительно направилась на Портобелло-роуд. Она держала в руках пластиковую сумку со свертком, тщательно упакованным в коричневую бумагу. Венеция еще не решила, что именно она скажет Айрин Хоббит, и надеялась застать ее в киоске одну. Нужно убедить Айрин купить ее фарфор. Сделка будет выгодной, если она сумеет приобрести обещанный себе новый матрас. Венеция даже остановилась у витрины магазина, вывеска которого кричала: «Кровати! Кровати! Кровати!».

Хозяин-азиат вышел наружу. Он был маленький, меньше Венеции, и очень старался ей понравиться.

— У нас отличные кровати, — сказал он. — Просто отличные. Пожалуйста, войдите.

— Не сейчас, — ответила Венеция. — В данный момент я не могу позволить себе кровать.

— Тогда взгляните. Кровати хорошие. И у нас дешево. Очень дешево.

— Может быть, позже, — сказала Венеция.

— Клянусь, более выгодной сделки вы не совершите во всем Лондоне. Я лично гарантирую вам, что на моих кроватях хорошо спится. Я вас не обманываю.

Венеция посмотрела на него. Взволнованный маленький человечек, старающийся сделать ей приятное и еще более старающийся что-нибудь продать. В задней части магазина стояли двое ребятишек, серьезно смотревших на нее шоколадными глазенками, и молодая женщина в ярко-розовом сари. Одна продажа могла означать для них дневное пропитание.

Она улыбнулась и сказала:

— Я знаю, что вы не обманщик, и непременно приду. Но сначала мне нужно получить деньги.

Сказав это, она повернулась и продолжила путь к киоску Айрин.

Брезентовый полог над входом в киоск пропитался водой и выгнулся, напоминая брюхо кашалота. Айрин боялась, что он протечет. Она сидела на табуретке за столом-стойкой, заваленным всякой всячиной, пила черный кофе и ела сандвич с ветчиной. Со своего наблюдательного пункта на вершине холма она видела приближение Венеции. Айрин узнала ее с первого взгляда. Высокая старуха под зонтиком шла так быстро, как ей позволяли возраст и крутизна холма. На ней был развевающийся плащ, тонкие седые волосы были собраны в старомодный тугой пучок, из которого не выбивалась ни одна прядь. Когда Венеция подошла ближе, Айрин увидела, что она держит большую пластиковую сумку.

Старуха хочет что-то продать мне, подумала Айрин, и у нее сжалось сердце. Наверняка куча хлама. Когда люди держат сумки так, как это делала Венеция, обычно этим и кончается. Но самое трудное — отказать им и при этом не обидеть. С перекупщиками Айрин не церемонилась. Это было неотъемлемой частью ее бизнеса. Но обычные люди совсем другое дело. Венеция подходила все ближе. Она не была обычной женщиной, но не была и перекупщицей. Айрин чувствовала себя неуютно, если не могла отнести человека к какой-нибудь определенной категории.

Она стерла крошки с губ, поднялась и стала ждать посетительницу. Айрин разговаривала с Венецией всего несколько раз и пришла к выводу, что старуха ей не слишком нравится. В Венеции было что-то пугающее. Возможно, это называется аристократизмом, который она умудрилась сохранить, несмотря на бедность. Во всяком случае, в присутствии Венеции Айрин ощущала себя человеком второго сорта. Естественно, это не доставляло ей никакого удовольствия. Тем более что она к этому не привыкла.

— Добрый день, миссис Уидлшир, — слегка взволнованно сказала она, поскольку была готова уйти в глухую защиту.

— День? — Венеция слегка удивилась, но потом сказала: — Да, наверно. Я была занята, пропустила ланч и даже не подумала о времени. Кстати, называйте меня Венецией, как делают все остальные.

Айрин продолжала стоять, чувствуя себя слегка неуютно. Спросить или подождать, пока Венеция сама скажет, зачем пришла?

— Ужасная погода, — наконец сказала она. — Не выпьете чашечку кофе?

— Да, пожалуйста, — отдуваясь, промолвила Венеция. Подъем на холм, даже не очень высокий, отнял у нее все силы, и, когда Айрин указала на только что освобожденный ею табурет, благодарная старуха села. — Наверно, глупо было выходить в такой холодный и дождливый день, но, как только я приняла решение, мне захотелось его выполнить.