— Зачем подходили? — спросил капитан, бледнея.

— Чтобы сорвать листочек, товарищ капитан. На память.

Пушкарь был великолепен в своем чистосердечии!

— Какой листочек? На какую память?

— Ну, на память о границе. С самого крайнего дерева в Советском Союзе. Вот он, — Пушкарь быстро вынул из кармана зеленый, чуть привядший листок и протянул капитану. — Я хотел отправить его Катюше, в Суздаль, да еще не успел… Тревога помешала, — и он беспомощно обвел руками вокруг.

Мы покатились со смеху. Несколько здоровенных молодых глоток долго сотрясали стены заставы: что ни говорите, а такое увидишь не каждый день.

Побагровел и капитан. Но он был начальник, и ему надлежало разобраться в случившемся.

— Вы понимаете, что вы наделали? — спросил он тихо, когда мы умолкли, сообразив, что смеяться все-таки не над чем. — Вы отдаете себе отчет в том, что совершили?

Что мог ответить Пушкарь? Он стоял понурив голову, не поднимая своих смущенных глаз выше начищенных сапог капитана.

— Почему вы сразу не признались в этом? Ведь вы же слышали, что следы в районе восьмой розетки?

— Я не догадался, что это возле чинары, — вымолвил негромко Пушкарь.

— Он ведь новенький! — поддержал его кто-то из нас.

— Разве что новенький, — обронил капитан. — А то бы… — он протяжно выдохнул воздух, повертел в руках злополучный листок, сунул его зачем-то в стол и приказал дежурному дать сигнал отбоя.

В открытое окно было видно, как в черное небо взвилась белая ракета.

Бедный Пушкарь, он растерянно стоял посреди комнаты и не смотрел на нас. Но, странное дело, мы не испытывали к нему ни презренья, ни злости. На душе у нас даже стало как-то светлее и легче. И все мы уже хотели, чтобы капитан не кричал на него и разобрался как следует.

Капитан допрашивал Пушкаря с пристрастием. Он, конечно, понимал побуждение солдатской души, но нельзя же так!.. А еще в «Огонек» сфотографировали. Черт знает что! Корреспондент уже уехал, и теперь придется звонить в отряд и просить, чтобы приехал снова и сфотографировал Клевакина.

Тут капитан вдруг запнулся, и кто-то из нас отгадал его мысль.

— Постойте, а разве Клевакин не видел с вышки, как Пушкарь подходил к чинаре?

«Действительно, разве Клевакин не видел?» — И сколь ни тяжело было нашему капитану подозревать Клевакина, он тоже спросил Пушкаря об этом.

— Не знаю, — ответил Пушкарь.

— А если подумать? — настаивал Баринов.

— Не знаю, — повторил Пушкарь.

И мы понимали его. Чего он не знает, того не знает. Зачем наводить на человека напраслину? Кроме того, он и подумать не мог, что Клевакин способен на такую пакость. Одно дело — завидовать из-за фотографии, насмешничать, а другое — поднять тревогу. Нет, он не допускает такой мысли.

Это еще больше заставило капитана поверить в виновность Клевакина. О нас и говорить нечего.

А с границы уже возвращались наряды. Вернулся лейтенант Симаков со своей группой, вернулись все остальные. На них было жалко смотреть. Шестая тревога за неделю!

Клевакин был немедленно вызван в канцелярию и пробыл там до тех пор, пока мы не почистили оружие. О чем они разговаривали с капитаном, мы могли лишь догадываться. Вышел оттуда Клевакин бледный как смерть, а капитан велел выстроить весь личный состав.

И мы узнали всю правду.

— Рядовому Пушкарю за романтику трое суток ареста, — объявил капитан. — А насчет вас, ефрейтор Клевакин, — он сурово посмотрел в его сторону, насчет вас пусть решат ваши товарищи.

Мы расходились молча. Никто не смотрел на Клевакина, никто не подходил к нему. Что решать? Все было ясно.

И все же Вася Брякин, тот самый Вася Брякин, который выбежал по тревоге без одной портянки, не выдержал и взмолился:

— Ребята, дайте я ему морду набью!

— Не положено, — угрюмо обронил сержант Удалов.

— Разве ж только, что не положено… — вздохнул Вася и философски добавил: — Вот поди разберись, кто хороший человек, а кто вредный.

Через неделю Клевакин сам стал просить нас:

— Ну, ребята, ну, набейте мне морду. Только скажите хоть слово.

Но теперь нам самим уже не хотелось связываться с ним.

Жизнь на заставе шла своим чередом.

СВЕТЛЯЧОК

1

Получив назначение, капитан Бугров в тот же день выехал к месту службы. Если бы его воля, он бы вообще не появлялся в Управлении. Не очень-то приятно рассказывать людям о своей злосчастной истории, ловить на себе то сочувствующие, то осуждающие взгляды. Кроме того, Бугрова предупредили, что речка, на которой стоит застава, не сегодня-завтра могла выйти из берегов: в горах начались осенние ливни. А дорога предстоит дальняя, с пересадками — сначала ночь в поезде, потом триста километров на попутной машине, а дальше от штаба отряда до заставы еще шестьдесят километров вдоль речки, по грязному ухабистому проселку. Словом, лучше поторопиться.

Напутствие было не из веселых, но капитан привык к этому. И все же сейчас он с облегчением подумал: хорошо, что он одинок и все его имущество убирается в два чемодана и полевую сумку. А то бы было мороки…

На вокзал он приехал за полчаса до отхода поезда и сразу забрался в вагон. Попутчиками по купе оказались муж, жена и сынишка — белокурый мальчик с бледным, капризным лицом. Он исподлобья посматривал на капитана и сосредоточенно болтал ногой.

— Как тебя зовут? — спросил Бугров, когда поезд тронулся.

— Вова, — ответил мальчик.

— А сколько тебе лет?

— Восемь.

— Так… И куда ты едешь?

— Я еду с папой и мамой, — с достоинством сказал Вова и перестал болтать ногой.

Больше Бугров не знал, что нужно спрашивать у мальчика восьми лет, а тот не счел нужным продолжать беседу. «Таинственные существа эти дети, — поморщился Бугров и тут же подумал: — Если бы у нас с Елизаветой был ребенок, может быть, все было бы по-другому».

Проснулся он рано. Осторожно спустился с полки, собрал вещи и вынес их в коридор.

Мелкий нудный дождик полосовал степь. Не на чем было остановиться взгляду. Низкое хмурое небо, бурая мокрая земля, тощие кусты пырея. На телеграфных столбах, нахохлившись, сидели вороны. Изредка проплывали глинобитные мазанки с плоскими крышами или одинокие юрты, возле которых топтались промокшие под дождем овцы.

Да-а, это тебе не Тянь-Шанские горы с их стройными елями, с ручьями и водопадами! Там хоть и трудно дышать на высоте трех тысяч метров, хоть и донимали обвалы и оползни, зато красиво.

Бугрову рассказали о новой заставе в самых общих чертах. Ближайший населенный пункт в семи километрах, участок ровный, нарушения границы бывают часто.