Славигость выразительно покосился на локоть Свеновой рубахи, уже заплатанный и снова продранный. Лен входил в число дани, собираемой с подвластных племен, но в эту зиму пополнения запасов не было, пообносилась и дружина, и челядь. Для Свена, конечно, новая сорочка нашлась бы, но он мало обращал внимания на свою одежду и жил так же, как все отроки в дружине.

– Полногаты за всю кучу, – отрезал Свен.

– Прости, госпожа, за полногаты не отдам, – Славигость обратился к Ельге. – Сама знаешь, цена на овощ и жито осенью и цена весной совсем не одна бывает. Была бы осень, я бы и сам больше полногаты не запросил. А сейчас уже и за серебро не везде достанешь – нету у людей овоща, подъели припасы за зиму. Многие роды заболонью и рогозом сами питаются. Завтра торг – поглядите сами, много ли капусты и репы привезут и сколько за них запросят.

– Ой, да! – вспомнила Ельга. – Свен, завтра ты не поедешь на лов. Завтра торг, ты в городе будешь нужен.

– Да я уж понял, – проворчал он. – Ну хоть покорми парней как следует.

– Идем в избу, – Ельга кивком пригласила Славигостя за собой.

Они вошли в княжескую избу, где умер Ельг и где теперь жила только его дочь с челядью. Свен проводил их пристальным взглядом, но его Ельга не приглашала, и он остался во дворе. Челядь под присмотром Годочи растаскивала припасы: что в погреба, что в клети. Бывало, и весной, как и осенью, княжеские клети ломились от разных припасов, а теперь во многих остался лишь помет мышиный…

Княжеская изба, где жил победитель Греческого царства, от жилища всякого весняка отличалась только простором и более богатым убранством. Такие же оконца с заслонками – сейчас все они были отодвинуты, – глиняная печь, стол, полати. Хозяйская лежанка стояла незастеленная, только с постельниками и подушками под простым холщовым покрывалом – от пыли и сажи. Шелковая занавесь была убрана в ларь. Лари стояли вдоль всей стены, вместо скамей; каждый был заперт на замок и покрыт, как и пустая постель, простым холстом. В прежние годы Славигость видел на них дорогие шелковые покрышки, сиявшие разными яркими цветами, будто перья жар-птицы. Но все это Ельга спрятала после смерти отца: изба, как и домочадцы, оделась «в печаль». Только яркая греческая посуда осталась на длинных полках: медные кувшины, поливные блюда, расписанные птицами, зверями и рыбами. Самые дорогие чаши и блюда – серебряные, с резьбой, с позолотой, с самоцветами, в былые годы сиявшие на княжеских пирах, будто солнце, месяц и звезды, – тоже хранились в каком-то из ларей под замком. Все это Ельг привез когда-то из Царьграда, где взял выкуп и дары от цесарей за то, чтобы отступить от стен. Немало с тех пор было раздарено боярам и владыкам окрестным земель, но, как никто не сомневался, осталось еще немало.

И кому все это достанется, поневоле думал Славигость? Кое-что пойдет в приданое княжеской дочери, если она будет выдана на сторону, но большая часть сокровищ, как и весь дом, ждали нового хозяина.

– Садись, передохни, – Ельга указала боярину на место у стола.

Челядинка принесла и поставила желтый кувшин с квасом, два небольших округлых кубка зеленого стекла. Обычно-то пьют все из одного ковша, но здесь иначе. Княжья дочь не может пить из одного сосуда с чужим мужчиной, если только не обручается с ним. От этой мысли Славигость улыбнулся. Он, конечно, старше Ельги почти на тридцать лет, но и ее отец был настолько же старше матери…

Ельга тем временем вынула из мешочка на поясе небольшую связку ключей, отперла ларец резной кости, стоявший поверх другого, большого, почти тут же заперла его снова и, подойдя, положила на стол перед Славигостем серебряную ногату с полустертыми сарацинскими письменами.

– Целая. Хочешь, весы подам?

– Я вижу, что она целая, – Славигость взял ногату и бегло осмотрел, повернувшись к свету из оконца. – Потерта только, – он кинул на Ельгу испытывающий взгляд, – поди, немного стесалось по рукам-то…

– Так и капуста кисловата, прямо сказать, – Ельга села к столу и подперла щеку рукой.

– Где ты другую возьмешь весной? Она пять лет не лежит.

– А где ты другого серебра возьмешь, когда обоз в Царьград не пошел и к смолянам не ездили?

– Да я же понимаю, – Славигость убрал ногату к себе в кошель на поясе. – Я же не для того чтоб нажиться… С тобой-то мы всегда столкуемся, ты дева благоразумная. Это с братцем твоим каши не сваришь…

Ельга поджала губы. Упрямый, резкий в обращении, Свен не имел друзей среди киевских нарочитых мужей, не пытался любезной повадкой и посулами склонить их на свою сторону и тем возместить недостаток, вызванный его рождением от пленницы. Он был далеко не глуп, но не хитер и слишком прям, даже себе во вред. Скрывать свои мысли и подлаживаться к кому-то, чтобы понравиться, он считал унизительным – ведь именно так вынуждены поступать рабы, а он скорее умер бы, чем повел себя по-рабски.

– Что там – не слышно ничего из северных земель? – спросил Славигость, когда Ельга тоже отпила из своей чаши. – Когда у нас новый князь-то будет?

– Пока не слышно.

– Уже пора бы. Другой год уже обозы с Ильменя в эту пору здесь бывали.

– Мы же не знаем, как он там живет. Может… – Ельга прикусила губу, но закончила, – не смог так сразу с места сняться.

– Хоть гонцов бы прислал. А то ведь тревожатся люди. Полгода с лишним без князя живем! Случись какая напасть, а мы и пропадем!

– Боги не выдадут. А будет какая забота, вы, мужи киевские, поможете, – Ельга улыбнулась. – Посоветуете мне, девице молодой, дельное что-нибудь.

– Муж тебе советовать должен, – мягко, чтобы не сочла назойливым, ответил Славигость, глядя на нее с теплом и заботой. – Чтобы дому был голова.

– Вот приедет брат мой Ингер – и мужа мне подберет, – со скромным видом, но твердо ответила Ельга.

Она хорошо знала, чем ей грозят такие разговоры.

– Ну а коли не приедет? – так же мягко, дескать, сам того боюсь, спросил Славигость. – Мало ли что… Вы же от него вестей два года не имели?

– Год назад он был жив и здоров, когда обоз от них пришел.

– За год все случиться может. Да и захочет ли он к нам ехать? У него там, на Волхове, своя земля, могилы дедовы… А нам без князя нельзя.

– Дождемся Братилу со Светлоем, – твердо ответила Ельга. – Они или князя нам привезут, или хоть вести. Тогда и уладим.

По ее взгляду Славигость видел, что ему пора уходить.

Вошла ключница, поклонилась: дескать, все разместили. Славигость поставил на стол зеленый кубок, встал и тоже поклонился.

– Спасибо за угощенье, пойду. Будь благополучна и знай: как бы ни вышло, я твой истинный друг.

Ельга вежливо улыбнулась и слегка наклонила голову в благодарность.

– Нужен будет совет, или подмога какая – пришли ко мне, и я в тот же час… Чем смогу, помогу, и я, и род мой. А то ведь… коли дом без хозяина стоит… мало ли какой непорядок случится.