В результате такого патронажа уже до 1066 года Нормандия по количеству монастырей могла соперничать с любым другим государством Северо-Западной Европы. Но по территории герцогства монашеские общины были распределены неравномерно. Как минимум, восемь из десяти монастырей, основанных герцогами, располагались в районе Руана, причем три – непосредственно в самой столице: Сент-Уан, Святой Троицы и Сент-Аманд. Чуть ниже по течению Сены находились Жюмьеж и Сен-Вандриль, в самом ее устье – Монтивиллье, а в пятнадцати милях к северо-востоку от него – Фекан. По другую сторону от столицы, опять же недалеко от нее, стоял Бернье. Только Мон-Сен-Мишель, восстановленный на месте древнейшего христианского святилища Галлии, возвышался на своем как бы плывущем в Атлантику острове в некоторой изоляции от других герцогских монастырей. Еще один «отшельник», Сери-Лефоре-а-Байе, появился уже позже. Короче говоря, восстановленные или основанные правящей династией монашеские общины были сконцентрированы в районе, непосредственно прилегавшем к столице герцогства.

Ареал распространения монастырей расширился благодаря патронату со стороны новой нормандской аристократии, поскольку каждый стремился привлечь монашествующих на свои земли. Тем не менее, основная масса монастырей была сосредоточена в центральной части Нормандии. Почти все новые обители оказались собранными на территории, ограниченной реками Сена, Риль, Тукез и Дивез. Не более двадцати миль отделяло Лебек от Жюмьежа, а до двух обителей Прейю от него было миль пятнадцать. Расположенные между Рилем и Тукезом монастыри Прейю, Кормели и Грестайн попадали в окружность диаметром примерно пятнадцать миль. Чуть большая окружность объединяла находившиеся между Рилем и Сеной Шатиллон, Сен-Торин и Лире. В двадцати милях от Лире, только немного в другую сторону, был возведен Сен-Эврёль, еще меньшее расстояние отделяло последний от Альменешеза и Сен-Мартин в Се. На берегах Дивеза находился также монастырь Троар, а примерно в двадцати милях от него – аббатство Сен-Пьер. Довольно значительное количество обителей для одной Центральной Нормандии.

Гораздо меньше твердынь веры создавалось за пределами этого района. Правда, между 1059-м и 1066 годами наблюдалось стремление к расширению конгрегации Фекана. Часть ее монахов отправилась в Бонневилль-сюр-Тукез и основала там общину Сен-Мартин-дю-Бос, другая группа переехала еще дальше на запад, где на землях, выделенных владетелем Крёлли, был построен монастырь Сен-Габриэль. В епархии Байе, помимо Фонтенье, выросшего неподалеку от Сери-Лефоре, непосредственно у стен епархиальной столицы была создана обитель Сен-Вигор. Графы Ора возвели монастырь в своих владениях, на самом востоке герцогства, в Летрепо. А на крайнем западе герцогства примерно в это же время строилась обитель в Лизье, ставшая своеобразным символом выхода Нормандии к Атлантическому океану. Отдаленные Лизье и Летрепо были скорее исключением, основная масса новых монастырей строилась все-таки в центральной части герцогства.

Итак, в период между 1035-м и 1066 годами нормандские феодалы передали монахам весьма значительные земельные владения. Вполне естественно задуматься о мотивах, которые их к этому побудили. Дело в том, что в XI веке монашеские конгрегации осваивали роль своего рода кредитных учреждений, обеспечивающих сохранение и приумножение благосостояния светских владетелей. Известно, что во второй половине XI века крупнейшие монастыри внесли значительный вклад в развитие денежной системы герцогства. Но и до 1066 года многие представители новой нормандской элиты использовали их в качестве своеобразных экономических институтов, с помощью которых можно было превратить земельную собственность в наличные деньги. Часть земель передавалась монастырям в пользование, а те регулярно делились с «жертвователями» доходами. Монахи оказались очень хорошими хозяевами, и не исключено, что скрытой целью светских феодалов могло быть желание улучшить состояние поместий, в которые они приглашались. Косвенно это подтверждается тем, что значительную часть пожертвований составляли целинные земельные участки, которые еще только предстояло заселить и начать обрабатывать.

Но нельзя объяснить бурную попечительскую деятельность аристократии лишь соображениями экономической выгоды. Правильнее говорить о целом комплексе мотивов, стимулировавших это явление. Для знатного человека тех времен понятие родовой чести не было чем-то абстрактным. По крайней мере, в дарениях семейств Монтгомери и Грандмеснил обители Сент-Эврёль этот фактор явно присутствовал. Кроме того, в ряде случаев речь шла о стремлении восстановить семейную честь, исправив, если так можно выразиться, ошибки предков. Об этом говорит массовое возвращение церкви наделов, незаконно отторгнутых у нее светскими феодалами ранее. Троарн и Альменешез, например, были основаны на землях, которые до того как перешли к Монтгомери, являлись собственностью монастыря Фекан. А Ральф Тессон выделил под создаваемое в его владениях аббатство Фонтенье тот самый участок, который герцогиня Юдит в свое время пожертвовала монахам Бернье. Все это так. Но не следует думать о представителях знати XI века как о неисправимых циниках. Расчетливость и благородство сочетались в них столь же естественно, как жестокость и сентиментальность. В этой связи нелишне напомнить, что очень и очень многие из этих могущественных и беспощадных людей на склоне лет добровольно отрекались от мирской суеты и уходили в монастырь.

Помимо всего прочего, бурное развитие монашества в Нормандии было отражением такого сложного явления, как влияние духовного мировоззрения отдельных выдающихся личностей на историю всей церкви этого периода. Примерно в 1035 году рыцарь графа Бриона по имени Херлуин под воздействием духовного порыва удалился в один из близлежащих монастырей, где провел некоторое время сначала в качестве послушника, а затем монаха. Однако порядки этой обители ему показались недостаточно строгими, и вместе с двумя единомышленниками он отправился в одно из своих имений, расположенное неподалеку от Бонневилля. Там к ним присоединились еще двое страждущих уединения и спасения, и в 1039 году они все вместе решили идти в Лебек и жить там по уставу монастырского общежития. А 23 февраля 1041 года эта небольшая община была возведена архиепископом Може в статус новой монашеской конгрегации. Согласитесь, что этих людей трудно заподозрить в корысти. Ими двигало нечто иное. Они принадлежали к той новой плеяде монашествующих, представители которой позже составили гордость ведущих монастырей Европы и, став епископами и аббатами, оказали сильнейшее влияние на западноевропейское христианство, привнеся в него свой несгибаемый дух и особую культуру мышления.

Превращение Лебека из маленькой общины в один из крупнейших монастырей Нормандии также связано с именем Ланфранка. К Херлуину и его товарищам он присоединился примерно в 1042 году, в возрасте тридцати пяти лет. Он уже был достаточно известен своей проповеднической деятельностью в Северной Италии и Авранше. Однако на берегах Риля его ожидал не самый восторженный прием. Первые три года он, как отмечают источники, преодолевал недоверие и боролся с религиозным невежеством окрестных жителей. Но терпение и дух этого выдающегося религиозного деятеля помогли ему выстоять. Херлуин и все остальные признали первенство самого Ланфранка и правильность его учения. Вскоре из других частей Нормандии стали съезжаться желающие поучиться у него богословию. Известность и авторитет обители Лебек росли день ото дня. К 1060 году монастырь стал признанной теологической школой. В этот период в его стенах появился человек, возможно даже более великий, чем Ланфранк. Речь идет об Ансельме, будущем епископе Кентерберийском. С его приходом Лебек получил все, что необходимо для достижения гармонии. Горячие молитвы Херлуина, гениальный ум Ланфранка, святость Ансельма и подвижничество их соратников, соединившись, образовали некое «религиозно-энергетическое поле», влияние которого распространилось далеко за пределы самого монастыря. Лебек, «основание которого из-за враждебности окружающего населения казалось почти безнадежным предприятием, менее чем за четверть века сумел не только вовлечь это население в религиозную жизнь, но и стал образцом для подражания и учителем веры для всего нормандского монашества».