момент появится деревянный помост, напоминающий лобное место или театральные подмостки, а над ним возникнет огромный фотографический портрет писателя Шукшина. Президиум — руководители края, района, прозаики, поэты, артисты — занял свои места, и праздник вступил в свой официальный режим. Весь народ, как по знаку, сел на траву Пикета, без лавок и подстилок. На митинге будут много говорить о трудном пути писателя в искусстве, когда чиновники от литературы и кино долго не принимали его, и он вынужден был, скитаясь по общежитиям, пробивать каждый свой сценарий, каждую свою книгу лбом, молотком, зубилом. Потом заговорят о славе, признании…

— Хватит, прошу вас. Это звучит как-то заупокойно, что ли. Вы вот лучше бы поинтересовались, что я собираюсь делать дальше.

Я показал на часы: сидим уже очень долго, пора, мол, и честь знать. Шукшин понятливо кивнул головой, но разговор не остановил:

— Что же дальше? Ясное дело — работа. Поиски какой-то новой ступеньки. Пока про эту ступеньку знаю мало. Догадываюсь: надо порвать с собственными пристрастиями. Моя деревня, моя деревня… Как любит наш брат, литератор, описывать переживания горожанина, приехавшего погостить в родное село. Как трогают нас коромысла, ухваты, запах сушеных грибов.

Насколько, дескать, здесь все чище, несуетнее… Ну, а дальше что? Пора бы нам посерьезней обратиться к действительным проблемам жизни деревни, раз уж так мы ее любим. Надеюсь, верую: она впереди, моя картина, а может быть, и книга, где удастся глубже постичь суть мира, времени, в котором живу. Все мысли об этой будущей работе. Самое же реальное — это стопка чистой белой бумаги на столе…

На этом мы расстались.

Когда разнеслась скорбная весть о кончине Василия Макаровича Шукшина, с горечью подумалось: как мало времени отвела ему судьба, а потом вспомнился один его рассказ и такие слова в нем: «Вот жалеют: Есенин мало прожил. Ровно — с песню. Будь она, эта песня, длинней, она не могла бы быть такой щемящей. Длинных песен не бывает… Здесь прожито как раз с песню…»

Не знаю, не знаю, что и сказать на это: можно ли так-то вот о Шукшине? Как вы думаете — можно?..

ЖАДНОСТЬ

Повесть

Свой конь ослом кажется.

Чужой конь орлом кажется.

(Киргизская пословица)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Действующих лиц в моем повествовании не очень много. Это Людмила Семеновна — женщина довольно энергичная, волевая, еще не старая шатенка, которая на миру непременно появляется в ярком парике соломенного цвета, хотя мода на чужие волосы вот уже несколько лет как отошла.

Это две дочери Людмилы Семеновны — Евгения и Олимпиада, студентка и школьница, обыкновенные девушки, дети как дети. Это Сергей, их сосед, слесарь, молодой человек лет двадцати двух-двадцати трех.

Ну и, конечно же, это Михаил Александрович, учитель.

О нем — особо, потому что рассказ больше о нем. Одни звали его чудаком. Другие за глаза говорили, что он того… чокнутый.

Как-то раз, давненько, правда, это было, перед самым днем рождения жены, решил он презентовать ей букет эдельвейсов, собрался и молчком подался в горы, потому что достать эти цветы в городе совершенно невозможно — растут они на страшной высоте, чуть ли не под самыми облаками. Их альпинисты своим любимым приносят, а из учителя Михаила Александровича альпинист, как…

Короче, не дошел до этих самых эдельвейсов учитель.

А на обратном пути прихватил Михаила Александровича такой дождь, что за одну минуту не осталось на нем ни одной сухой нитки.

Проголосовал. Приехал на легковушке в город. И надо же было случиться такому, что не в горах, а на одной из городских улиц автомобиль сел в огромную лужу, и — ни с места. Представляете себе: вода с грязью хлещет из-под задних колес, а Михаил Александрович не очень сильными руками подталкивает застрявшую машину…

Когда он заявился домой, жена чуть было в обморок не упала, до того страшный вид был у мужа: как переступил порог, на пол потекли черные ручьи, лица не видно, одни глаза, как у шахтера, сверкают белым огнем.

Жена в обморок собралась падать, а он ей протягивает три измятые зеленые веточки и очень торжественно произносит:

— Поздравляю!..

— Ну не… чудак ли! — запричитала без слез жена, даже не взглянув на привезенные с гор ветки полыни. Когда произносилось слово «чудак», угадывался в нем какой-то совсем другой, более жестокий смысл.

— Ну не чудак ли! — повторила еще раз. — Люди в твоем солидном возрасте посерьезнее занятия находят, а ты что?.. Да брось ты к дьяволу этот свой букет! — прикрикнула жена на смущенного Михаила Александровича. — Полыни на веник притащил бы, толку больше было бы. «Поздравляю!..» Да раздевайся, хватит на меня глаза пялить, иди в ванну, воды налей да сунь туда свой фрак. Ох-хо-хонюшки!.. Чу-у-удак, — протянула женщина с сожалением, будто говорила: «Вот, смотри-ка ты, взрослый человек, а занимается черт знает чем, как маленький ребенок…»

— Только не вздумай стирать! — очень строго предупредила Людмила Семеновна. — Горе ты мое луковое…

Надо заметить, что предупреждение это было очень своевременным, потому что Михаил Александрович, в самом деле, собирался обойтись собственными силами, как в прошлый раз, с месяц назад, перед самыми праздниками.

Детишек сняли с уроков и заняли маршировкой, ну, а учителям выпал свободный день.

Прискакал Михаил Александрович домой и затеял генеральную стирку, потому что очень хотелось радость на лице жены увидеть, когда с работы придет. Бухнул единым махом в ванну пачку стирального порошка «Слава», подумав при этом с известной самоуверенностью: «Вот уж, право слово, чудаки так чудаки — стиральный порошок так назвать…»

Он хотел еще о чем-то солидно порассуждать, но времени не было, потому что с минуты на минуту могла заявиться жена, и он собрал все цветные полотняные половики и сунул в горячую воду…

Полоскал, обжигая руки, без меры довольный.

Минут через пять вода в ванне изрядно помутнела. «Грязные, видать, половички-то, — подумал учитель. — Но мы их сейчас приведем в надлежащий вид…» И продолжал стирку с прежним рвением.

Еще минут через пять он увидел, что раствор в ванне приобрел ярко выраженный густой зеленый оттенок — большой половик из зала был зеленого цвета. Михаил Александрович встревожился, заволновался. Осторожно вытащил красный кухонный половичок — он стал зеленым. Тогда он выхватил из огнедышащей ванны еще один — оранжевый, в черную полоску, — и этот пошел зелеными пятнами. Да…

Собрались черные тучи над бедной головой Михаила Александровича, а как пришла жена, грянул гром, засверкали молнии…

Нет, не стал стирать свой грязный