– Нет, это ужасно! Где ты ее взял? Они были популярны, сколько… месяцев шесть назад?

– Неужели? Человек в магазине сказал, что они пользуются спросом сейчас. Дескать, потому у него осталась только одна. Но теперь, если вдуматься, я понимаю – она была довольно-таки пыльной. Может, снять?

– Нет-нет-нет. Оставайся в ней. Она тебе идет. И кто знает – может быть, благодаря тебе мода обретет второе дыхание! – С трудом сдерживая смех, герцог повернулся к Марии. – Дорогая, это тот самый джентльмен, о котором я тебе рассказывал. Пусть его внешность тебя не обманет; на самом деле он весьма благоразумен.

– Здравствуйте, – сказала Мария, протягивая руку.

Сенлину было трудно разглядеть в деталях выражение ее лица сквозь искажающие цветные линзы маски, но голос был отчетливо холоден. Интересно, рассказал ли Вил ей про предложение? И что она думает о мужчине, который хочет продать ее по частям?

Сенлин коснулся ладони Марии и почувствовал дрожь ее пульса, а может быть, это была дрожь его собственной руки. Он поклонился:

– Очень приятно познакомиться с вами, мадам.

Она быстро отдернула руку и, прежде чем Сенлин успел выпрямиться, снова схватила герцога под локоть. Он не мог не чувствовать себя уязвленным их близостью.

Герцог настоял, чтобы они выпили до того, как заговорят о делах. Вил объявил о намерении напоить Сирила «как следует», и кампания началась с бокала шампанского в одной руке и джина с тоником в другой. Чувствуя себя нервным и незащищенным, Сенлин без особого труда играл роль неуклюжего боскопа. Маска мешала ему пить, приходилось поворачивать голову набок и заливать напитки в угол рта. Вильгельм находил в высшей степени забавным то, как часто Сенлин проливает на себя выпивку и брызгает слюной, и поэтому предлагал тост всякий раз, когда к их кружку присоединялся вновь прибывший.

Сенлин говорил мало, хотя никто, казалось, не обращал на это внимания. Придворный Круг продолжал заполняться, и, соответственно, все больше знати тянулось к герцогу и герцогине. Знаменитая пара распоряжалась чужим вниманием с отработанным изяществом. Они знали каждого графа и барона по имени. Вил шутил с лордами по поводу их раздавшейся талии, седеющих висков или истощающегося состояния. Он превращал то, что могло быть оскорблением в устах человека попроще, в насмешку – столь нежную, что она казалась комплиментом. А Мария тем временем слушала дам, и каждая стремилась поразить ее своими победами над ленивой служанкой, сплетницей-лавочницей или расточительным мужем. Сенлин наблюдал за этими банальностями со стороны, почти забытый, за исключением тех моментов, когда герцог произносил тост.

Стараясь не таращиться на Марию, Сенлин придумал своеобразный внутренний таймер: он декламировал в уме балладу, которую она очень любила, и на это уходило около минуты, а потом он позволял себе медленно, мимоходом взглянуть на нее. Казалось вполне вероятным, что она не увидит его глаза сквозь линзы маски, но не от страха быть замеченным он сдерживал взгляды. Когда он смотрел на нее, у него возникало желание сорвать маску с лица и заявить о себе – пусть бы она увидела его, пусть бы они разделили это неловкое волнующее воссоединение, даже если это означало его немедленную казнь. Он чувствовал себя импульсивным, безрассудным. Спиртное делу не помогало. Как глупо было с его стороны предполагать, что ему представится возможность побыть наедине с Сиреной! Он чувствовал себя человеком, который просыпается глубокой ночью, чтобы записать в темноте гениальную мысль, а на следующее утро обнаруживает лишь неразборчивые каракули. У него не было никакого плана! Никакого откровения не случится! Он вернется в гостиничный номер, лишь измучив себя зримым супружеским блаженством герцога и герцогини.

– Сирил, я слышал, ты недавно попал в неприятности.

– Что? – встрепенулся Сенлин, отрываясь от своих мыслей. Он оглянулся и увидел улыбающегося Вила. – Неприятности? Вы имеете в виду дырку в моих носках?

Смех Вила был подобен боевому кличу, отчего соседствующие аристократы сплотились вокруг него.

– Нет, я про хода в переулке и тех двух идиотов… как их звали?

– Браун и… тот, долговязый. Э-э, Кавендиш, – сказал граф с рыжей бородой и желтыми, как кукуруза, зубами.

– Да, эти два идиота. Убиты ходом. И по-видимому, коротышкой. Я рад, что мне не придется произносить надгробную речь. – Круг мужчин фыркнул в знак согласия. По тону герцога Сенлин понял, что убитые не были членами «Клуба талантов». Он оглянулся и увидел, что большинство дворян на орбите вокруг герцога и герцогини носят знакомую эмблему. – Эйгенграу сказал, что они уже лежали, когда ты появился и спугнул грязючника.

– Да, – сказал Сенлин, хотя и без особой уверенности. Интересно, почему Эйгенграу изменил детали его рассказа? Чтобы облегчить ход расследования? В качестве личного одолжения? Сейчас, похоже, не было времени вникать в это дело. – Я слышал, что этого человека поймали.

– Да, мы же не можем допустить, чтобы безумные ходы бегали вокруг и убивали людей, не так ли? – Герцог отпил шампанского, и Мария, которая только что поддерживала беседу с женой рыжебородого графа, кивая ей, теперь потянула герцога за руку и сказала нечто, предназначенное только ему. Герцог нахмурился, слушая ее, возможно раздраженный тем, что его прервали, но по мере того, как она говорила, его лицо просветлело и наконец расплылось в улыбке, адресованной Сенлину. – О, вот это мысль! Сирил, а ты не подвержен морской болезни?

– Нет, – ответил он и, почувствовав разочарование герцога, быстро добавил: – Ну разве что на воздушных кораблях. По пути сюда мне приходилось постоянно свешиваться через перила. И еще на лошадях… Меня всегда тошнит верхом. И мне не нравятся кресла-качалки. У кресел не должно быть жажды странствий. У нас нет столов-качалок. А зачем кресла-качалки? Это же непристойно! В остальном же у меня крепкая конституция.

– Да, Сирил, тебя послушать, ты просто кремень. За кремень! – объявил герцог, снова поднимая бокал. Сенлин отважно стукнул собственным по гипсовому носу маски и пролил шампанское на сюртук. – Я спросил, потому что у моей жены появилась мысль. Она хотела бы услышать больше по поводу того, как ты себе представляешь турне по всей Башне, но еще – показать наше новейшее развлечение. Мы его называем «веселой петлей». Это что-то вроде поездки на санях, но под землей. Ты сможешь рассказать ей все о своей грандиозной идее и…

– И этом безумии с разделением моего имени на буквы и их продажей, – вставила Мария. – О, вот М для вас, и А для вас, а для вас – Р… – Она изобразила, будто раздает буквы благородным дамам из компании. – А вам полагается Я, мистер Пинфилд.

Она сделала вид, что хочет бросить в него букву. Он вздрогнул, и дамы захихикали. Но Сенлин не испугался пантомимы; он съежился от страстного презрения, от которого она вся дрожала, сердито глядя на него.

– Как вам вообще взбрело в голову, что я доверюсь незнакомцу? Вы, кажется, проделали очень хорошую работу, набив голову моего мужа воображаемыми богатствами, но я обещаю: меня надуть с такой легкостью не удастся. Поэтому… – Она стянула перчатки, пока говорила. – Сделаем круг по веселой петле: убедите меня, что вы не подлец. И если извергнете свой ужин, не доехав до конца, сделка отменяется.