Нет, нет! Я задохнусь, если снова уйду от природы, и не представляю, как буду жить без него…

Нет, нет, нет! В остервенении бью руками по подушке и проклинаю саму себя. Я одна во всем виновата, мне и отвечать. Снова замираю, зажмуриваюсь и представляю себе, с какой благодарностью приняла бы откровения Грегори, если бы совесть была чиста. Если бы, соглашаясь быть с ним, я думала не о деньгах, которыми должна выручить подругу, а о нем самом, о жизни с ним…

Позволяю себе помечтать, но грезы выходят блеклые и не греют сердца. Надо бы уснуть и обдумать все завтра, на свежую голову, но сон, будто нарочно, никак не идет. Переворачиваюсь на бок, надеясь, что так будет удобнее, потом на другой и так бесконечно. Но мне не становится удобнее – одеяло, еще вчера столь нежное и теплое, кажется колючим, а матрас напоминает сложенные одна к другой неровные доски.

Просыпаюсь с тяжелой головой, с трудом раскрываю глаза и смотрю на стенные часы. Половина одиннадцатого! Я никогда не вставала здесь так поздно. Впрочем, прошлой ночью провалилась в темную бездну сна лишь на рассвете. Неудивительно.

В душе пробуждается гирлянда воспоминаний. Сначала сказочно упоительных, потом таких, от которых хочется снова уснуть и спать лет десять подряд, пока не выцветут строчки на белых листках памяти. Натягиваю на голову одеяло, тут же откидываю его и нащупываю на стуле сотовый. Надо срочно занять себя чем-то посторонним, чтобы встряхнулись и упорядочились мысли.

Трубку я держу отключенной, чтобы никто не мешал отдыхать, особенно коллеги, которые вечно нуждаются в советах и подсказках. Сразу по приезде я позвонила Генри, уверила его, что все идет отлично, и рассказала, где находится ферма. Потом дня через три снова включила телефон и просмотрела сведения о поступавших звонках. Мама пыталась связаться со мной дважды. Я тотчас перезвонила ей и объяснила, что мне пришлось на некоторое время уехать. С родителями нам повезло. Они не изводят нас нотациями, всегда оставляют за нами право решать самим, как поступать, и не мучают лишними вопросами. Мама тотчас поняла, что посвятить в подробности я ее пока не могу и что, если захочу, непременно расскажу обо всем позже.

Больше всего звонков было от Джосс. Может, я неправильно сделала, что исчезла, не предупредив ее, но открывать ей правду уж очень не хотелось, а достойной лжи не пришло на ум. К тому же она мгновенно поняла бы, что я хитрю.

Включаю телефон, и он тут же заливается мелодией из «Завтрака у Тиффани». Снова Джосс! Смотрю на трубку в нерешительности. Ответить и обо всем рассказать? Может, подруга поможет советом, по крайней мере подумаем вместе, как теперь быть? Она ведь в этой истории сыграла немаловажную роль, можно сказать стала зачинщицей. Впрочем, сваливать на нее вину я не намерена. Основная ответственность на мне, как ни поверни…

Но поймет ли Джосс? Хватит ли ей чуткости, душевной тонкости, терпения, чтобы выслушать? В сомнении качаю головой.

Телефон звонит и звонит. На мгновение-другое умолкает и вновь затягивает изрядно надоевшую мелодию. Теперь Джосс знает, что я слышу звонок, по крайней мере что мой сотовый включен. Представляю, что, если не отвечу, буду вынуждена теперь же подняться, принять душ и выйти из комнаты… А там Грегори со своим пронизывающим вопросительным взглядом. Ждет объяснений.

Нажимаю на кнопку.

– Алло?

– Ким! Наконец-то! – кричит мне в ухо Джосс.

– Эй, нельзя ли потише? – бормочу я, с опозданием сознавая, что совершила непоправимую ошибку.

– Где ты?! Куда запропастилась?! – требовательно и возмущенно спрашивает Джосс. – Я звонила твоим, они отвечают загадками.

– Послушай, тут такое дело… – растерянно произношу я. – Вышло так, что…

– Ты с ним! – победно и с нотками злобы восклицает Джосс. – С Гнусом! Вчера его не было в баре. Я сразу догадалась!

– Джосс! – От ее «Гнуса» у меня все вскипает в душе. Знала бы она, насколько не подходит ему эта дурацкая кличка. Если бы только знала…

– А что это за тон?! – Голос Джосс дребезжит от возмущения. – Не загордилась ли ты, подружка, а?

Я рывком сажусь и растерянно моргаю. Чем тут гордиться? В самый раз на стенку лезть.

– Молчишь? – ехидно спрашивает Джосс. – Значит, я угадала! Приняла на заметку мою идею, для приличия поломалась, а сама обстряпала это дельце и теперь блаженствует в роскоши. А меня знать не желает. Конечно, где уж нам с Долли! Мы богатством не избалованы, на операцию и на ту нет денег!

– Прекрати! – кричу я, задыхаясь от гнева.

– Прекратить?! – визжит Джосс. – Ты еще пытаешься заткнуть мне рот?! Да знаешь, как это называется? Это самое настоящее…

Не имея ни малейшего желания узнать, как это называется, прерываю связь и снова отключаю трубку. Ощущение такое, будто я наступила в канаву с отходами и от них теперь вовек не отмоешься.

Боже, как все мерзко! Разговор с Джосс живее вчерашней беседы с Грегори напомнил о том, что предшествовало этой поездке. Надо срочно объясниться с ним, выложить все начистоту, а там будь что будет, пусть хоть погибель. Иначе я не смогу с ним быть – изгложет совесть.

Насилу заставляю себя подняться с кровати, встаю под душ, и от отчаянного желания превратиться в водяную струйку и уйти куда-нибудь в землю сводит скулы. Чувствуя себя разбитой и бесконечно несчастной, с еще влажными волосами выхожу из комнаты.

В кухне не шипит масло на сковородке и не постукивает посудой Сэмюель. Слишком поздно, он наверняка уже в мастерской. Но в воздухе пахнет какой-то выпечкой, и всюду царит домашний уют. Представляю, что всего этого у меня может в одночасье не стать, и на миг зажмуриваюсь, точно в приступе нестерпимой боли.

Медленно и тихо спускаюсь вниз. В кухне правда никого. Есть совершенно не хочется, но я говорю себе, что надо запастись силами, и выпиваю стакан молока – раз в два дня Сэмюель покупает свежее у кого-то из соседей. На блюде остатки пирога. Судя по запаху, рыбного. Наверняка для меня. Отламываю маленький кусочек и, на ходу жуя, плетусь в гостиную.

И здесь ни души. Нет даже Пушика в клетке. Выхожу из дома и на крыльце сталкиваюсь с Грегори. Смотреть в его честные грустные глаза не хватает храбрости, и я трусливо потупляюсь.

– Ходили с Пушем на прогулку, – объясняет он сдержанным голосом, совсем не таким, каким разговаривал вчера вечером. – Это тебе.

Приподнимаю голову и только теперь замечаю в его руке букетик диких цветов. Нежные безыскусные красные лепестки и зеленые листики настолько прекрасны, что заткнут за пояс самую дорогую и замысловатую композицию из городского цветочного магазина.

Беру цветы и невольно прижимаю их к сердцу. Глаза наполняются слезами, и бороться с ними нет смысла. Снова опускаю голову и чувствую, как по щеке скатывается первая прозрачная слезинка.

– Кимберли! – Грегори прижимает меня сильной рукой к груди, но я, вдыхая его головокружительный запах, тотчас отстраняюсь, чтобы совсем не раскиснуть. – Кимберли… – растерянно бормочет он. – Я чем-то обидел тебя вчера? Да? Когда ты убежала, я хотел броситься за тобой следом, но подумал, что тебе нужно побыть одной… Может, не стоило торопиться с…