Третья согласно кивнула. А потом захрипела и кашлянула. Цы остановился как вкопанный. Ему уже приходилось слышать такой кашель.

— С тобой все в порядке?

Девочка снова закашлялась, но кивнула утвердительно. Цы ей не поверил.

Они шли к Императорскому проспекту, Цы с любопытством глядел по сторонам. Он хорошо знал этот район; он знал всех проходимцев, фокусников, нищебродов, кукольников и бандитов, обретавшихся здесь; знал все их трюки и фокусы — и давно испытанные, и те, которые они только способны изобрести. Когда юноша работал под началом судьи Фэна, не проходило дня без того, чтобы они, проводя какое-нибудь расследование, не посещали предместье за городской стеной. И это было страшное воспоминание. Здесь женщины торговали собой за бесценок, мужчины губили себя пьянством, один неправильный взгляд мог стоить человеку жизни, одно неверное движение — и кости уже гниют в канаве. Такова здешняя повседневность. Тут же гнездились и осведомители, поэтому Цы с Фэном сюда и приходили. Быть может, из-за своей близости к порту это предместье между старинной внешней стеной и внутренней, окружающей собственно город, было самым бедным и самым опасным районом Линьаня. Именно это обстоятельство сейчас тревожило юношу: он не знал, где и как им придется заночевать.

Цы проклинал закон, но которому его отцу запрещалось, как и любому чиновнику, занимать должность в родном городе. Этот закон призван был побороть семейственность, на корню пресекая искушение оказать незаконное покровительство самым близким людям. Однако у него имелась и отрицательная сторона: чиновников разлучали с родными. Вот почему у Цы и Третьей в Линьане никого не было. Но, по правде говоря, у них нигде никого не было. Братья отца давно переехали на юг и погибли во время страшного тайфуна. О семье матушки Цы ничего не знал.

Нужно было торопиться. С наступлением сумерек здесь особенно опасно. Они должны выбраться из этого предместья и отыскать пристанище на ночь.

И тут Третья проявила своеволие, — в общем-то, у нее были для этого серьезные основания. Она уже давно ощущала бурчание в животе, а Цы, казалось, и думать о ней забыл. И тогда девочка уселась на дорогу:

— Я хочу есть!

— Сейчас нам некогда. Поднимайся, а то мне придется тебя тащить.

— Если мы не поедим, я умру, и тебе придется таскать меня всегда. — На лице ее была написана твердая решимость.

И что тут поделаешь? Несмотря на желание отыскать место для ночлега, он понимал, что нужно передохнуть. Он обошел несколько ближайших лотков с едой, но все они показались ему непомерно дорогими. Наконец он увидел палатку, вокруг которой роились нищие. С отвращением приблизившись, он поинтересовался ценами.

— Тебе повезло, парень. Сегодня мы прямо-таки дарим еду. — От продавца пахло так же отвратительно, как и от его стряпни.

Оказалось, что «подарочная» порция лапши стоит две монеты, и Цы подумал, что это форменный грабеж. Но другие торговцы просили вдвое больше, так что Цы заплатил требуемое, и продавец вывалил порцию на кусок грязной бумаги — хорошо, что не прямо в руки.

Третья поморщилась. Она не любила лапшу — эту варварскую пищу северян.

— Ты должна это съесть, — настаивал Цы.

Девочка взяла несколько полосок теста и положила в рот, но тут же с отвращением выплюнула.

— Вкус как у мокрой тряпки, — пожаловалась она.

— А откуда ты знаешь, какой вкус у мокрой тряпки? — парировал Цы. — Хватит хныкать, ешь, как я ем.

Он кинул еду в рот — и тоже выплюнул.

— Клянусь преисподней! Что это за отрава?

— Хватит хныкать, давай ешь, — тут же ввернула повеселевшая девочка.

Цы выкинул прогнившую лапшу на землю — и едва успел отскочить, чтобы его не затолкали двое нищих, устроивших драку из-за этого яства. Увидев, с какой жадностью они пожирают гнилье, Цы пожалел, что выбросил худо-бедно съедобную пищу.

В конце концов, не переставая сокрушаться о потерянных деньгах, он приобрел две горсти вареного риса в соседней палатке. Дал Третьей время покончить со своей порцией, а потом, поняв, что сестра не наелась, уступил ей и свою часть.

— А ты что будешь есть? — спросила Третья, уписывая за обе щеки.

— А у меня на завтрак была целая корова. — Цы сыто рыгнул в подтверждение этого факта.

— Врунишка! — рассмеялась девочка.

— Правда-правда. А ты все проспала. — Цы улыбнулся, но не смог скрыть жадности, когда слизнул остатки риса, делая вид, что просто решил попробовать.

Третья снова засмеялась, но тут на нее напал приступ кашля. Приступы эти становились все чаще, все сильнее. Цы боялся, что малышку постигнет участь ее сестер. Понемногу кашель ослаб, но боль не спешила уходить.

— Все будет хорошо. Потерпи.

Цы вытер руки и зашарил в своей суме. Дрожащие пальцы не могли нащупать лекарство. Тогда он вывернул суму и высыпал все пожитки. Сухие корешки наконец отыскались. Это была последняя доза, всего-навсего горсточка. Вот-вот потребуется пополнить запас. Цы вложил корешки девочке в рот и велел жевать, но Третья и сама знала, что делать. Когда она прожевала и проглотила, кашель утих.

— Ты раскашлялась потому, что слишком торопливо ела. — Цы хотел разрядить обстановку, но озабоченное лицо его выдало.

— Прости меня, — прошептала сестра.

У юноши сжалось сердце.

Цы торопился отыскать место, где Третьей окажут помощь, поэтому они направились на южный край города, к холму Феникса, — в квартал для служащих, где стоял дом, в котором они жили несколько лет назад. Разумеется, в самом доме им делать нечего, ведь область предоставляла жилье только чиновникам при должности, однако Цы хотел попытать счастья у дедушки Иня, старого друга батюшки, — вдруг он согласится принять их на несколько дней.

Постепенно дома в пять этажей, лепившиеся к Императорскому проспекту, уступили место особнякам с загнутыми козырьками и тщательно ухоженными садиками; пот и сутолока запруженных транспортом улиц сменились ароматом жасмина; вместо тюков с грузом, гнувших бамбуковые коромысла и спины мулов, теперь на глаза все чаще попадались почетные кортежи и роскошные паланкины знатных вельмож и дам. И Цы на мгновение вновь почувствовал себя частью этого мира, где он и сам когда-то жил.

Когда Цы постучал в узорную дверь, солнце уже садилось. Дедушка Инь всегда относился к ним, будто к собственным внукам, вот только на пороге появился не он, а его вторая жена. При виде незваных гостей ее угрюмое лицо сморщилось еще больше.

— Что вы тут делаете? Ты что, решил жизнь нам поломать?

Цы онемел. Они не виделись уже около года, однако эта женщина была ничуть не удивлена: казалось, она ждала их. Прежде чем она захлопнула дверь, Цы успел спросить, дома ли дедушка Инь.

— Нет его! — грубо ответила хозяйка. — И вас он не примет, — сразу же добавила она.