— Останови его! — закричал Гранде, тоже увидевший коня.

Этакое чудовище наверняка и не почувствует стрелу. Его разве что стенобитным орудием свалишь, думал Марцилио, вкладывая новую стрелу в арбалет. Остановить коня он не мог, зато всадник казался легкой добычей. Марцилио привычно заряжал арбалет, не спуская глаз с живой мишени.

Пьетро изо всех сил старался сдержать коня. Конь скакал не разбирая дороги, и юноша чувствовал себя набором игральных костей в кулаке судьбы. Хуже того: он видел, куда направляется конь, — прямиком на копья, алебарды и мечи оборонявшихся на мосту падуанцев.

— Назад! Тпру! — кричал Пьетро, натягивая поводья. Куда угодно, только не на мост! Ох, если бы у него были шпоры! От поводьев никакого толку, конь их даже не чувствует. Юноше удалось только чуть изменить угол — теперь конь врубится не в центр обороны падуанцев, а заберет к флангу.

Темноволосый молодой всадник на мосту держался поодаль, не принимая участия в отражении атак виченцианцев. Вдруг Пьетро увидел в руках всадника деревянный крест. В голове креста на солнце блестела полоска металла. Да это же арбалет! Темноволосый красавец поднял его, прищурился и прицелился прямо в сердце Скалигеру.

Пьетро знал: воздуха на отчаянное «Берегись!» ему не хватит — и потому направил лошадь так, чтобы заслонить собой Кангранде. Юноша видел, как падуанец выпустил стрелу, видел легкую серую тень в небе. В ужасе перед неминуемой смертью, однако не в силах пошевелиться, он закрыл глаза.

«Господи, спаси и сохрани…»

Луки давно уже были объявлены незаконными, а также богопротивными. Рыцари называли их оружием трусов, священники — подарками дьявола. Компромисс нашли — изобрели арбалет. Арбалет был тяжелее тисового лука, на то, чтобы его зарядить, требовалось больше времени, однако пущенная из него стрела могла сразить всадника в полном обмундировании, причем несколько мгновений всадник оставался в седле, в то время как жизнь багровой струйкой покидала его тело.

Стрела не свалила Пьетро наземь. Прошла секунда. Он чувствовал под собой коня, он дышал. Похоже, обошлось.

«Я жив. Слава Тебе, Господи, я…»

Передние копыта коня коснулись земли, и Пьетро, глотнув воздуха, закричал. Глаза у него едва не вылезали из орбит, в уголках появились слезы. Он посмотрел вниз и увидел… Стрела насквозь пронзила правое бедро повыше колена и застряла в плоти. Расстояние между стрелявшим и мишенью было слишком мало — наконечник пробил также кожаное седло и вонзился в железный панцирь скакуна.

Конь продолжал нестись, и при каждом ударе копыт Пьетро казалось, что в бедро ему входит молния, каждый скачок грозил разорвать его плоть. Юноша был пришпилен к крупу. Он вжался в седло, надеясь, что так его будет меньше трясти, но это не помогло. Кровь сочилась с обеих сторон раны.

Человек и конь превратились в одно обезумевшее от боли и страха существо, сила которого несла ему же погибель.

Пот и боль застилали Пьетро глаза, и все же он увидел, что падуанец перезаряжает арбалет.

— Только не это, — выдохнул юноша, вжимаясь в шею коня. Мысли путались, и лишь одно сидело в голове: останавливаться нельзя.

Гранде да Каррара окинул взглядом дрогнувших солдат и обратился к племяннику:

— Если они прорвутся, забудь обо всем и скачи во весь опор.

Затем перевел взгляд на одинокого всадника, приближавшегося к мосту.

— Вот это смельчак!

Марцилио тоже мог бы кое-что сказать о смелости всадника, но ему было не до того — он прицеливался. Смельчак, ха!

Спрятался за конской шеей, надеется на доспехи. Нет, коня останавливать Марцилио не собирался. Так называемый смельчак, по-видимому совсем юнец, помешал ему убить Кангранде, и молодой Каррара решил покончить с ним прежде, чем виченцианцы обратят их в бегство.

— Давай же, покажи лицо!

Боевой конь взбирался на груду лошадиных и человеческих трупов, ища опору в еще теплой плоти, нарываясь прямо на ощетинившиеся копья. Одно копье пробило металл, но Марцилио все равно не видел всадника. Конь нагнул голову, и шип, словно у единорога, зацепил сразу двоих.

Зато из-за склоненной шеи показался седок.

— Наконец-то! — возликовал Марцилио. И выпустил стрелу.

В шлеме Пьетро почти ничего не видел, однако почувствовал удар в районе «днища». Удар оглушил его и заставил наклониться вправо. Не в состоянии опереться раненой ногой о стремя, юноша начал медленно валиться из седла. В узкой прорези для глаз все плыло. По ноге прошлось что-то острое, и юноша застонал. В одном он не сомневался: падение неизбежно. Пьетро вытащил меч и раскинул руки, полагая, что кого-нибудь да зацепит напоследок. Вокруг кричали, но, когда пальцы Пьетро схватили что-то железное, он услышал только испуганный вопль. На секунду юноша оказался распятым между собственным седлом и тем, что он ухватил. Затем упал на землю и услышал, как его добыча тяжело грохнулась рядом.

Пьетро еле дышал, слезы застили глаза. Он пытался стащить шлем, который почему-то уже не был так велик. На земле рядом с ним лежал смуглый юноша со сломанным арбалетом в руках. Так как он был в доспехах, падение причинило ему немало вреда.

«Отлично», — подумал Пьетро и, дотянувшись до пояса арбалетчика, отцепил кинжал.

Однако где же солдаты? Пьетро приготовился к удару мечом по голове, который разрубит его напополам. Извернувшись, он вонзил кинжал… в воздух.

Прорыв обороны на мосту стал роковым. Тяжеловооруженные всадники в очередной раз обратились в бегство. Через несколько секунд мимо Пьетро с грохотом пронеслись виченцианцы, чтобы окружить и добить последних падуанцев.

Правда, один падуанец не пытался ускакать. Не слезая с коня, он поднял руки — жест, на всех языках означающий покорность победителю.

— Сдаюсь! — кричал некто иной, как Джакомо Гранде да Каррара, не сводя глаз с простертого на земле племянника.

Пьетро с недоумением огляделся, затем ощупал свой шлем. Под самым «днищем» обнаружилась стрела. Она пробила металл насквозь, наконечник вышел по другую сторону. Пьетро вспомнил удар, тяжко отозвавшийся в голове, и понял, что стрела прошла прямо над его теменем, сократив расстояние между головой и «днищем» более чем вполовину. Юноша рассмеялся полубезумным смехом.

Рядом тяжело заворочался и наконец сел Марцилио. В следующую секунду он вздрогнул от прикосновения к кадыку холодной стали. Увидев Пьетро, стоявшего над ним на коленях, падуанец заморгал. Ему показалось, что в карих глазах юноши светится насмешка и даже презрение.

Но Пьетро не чувствовал никакого презрения — он просто радовался, что остался жив. Неловко улыбнувшись, юноша произнес:

— Похоже, ты мой пленник.

Кангранде сам не стал преследовать падуанцев у Квартесоло. Он отправил за ними своих людей. Выполнение задания могло занять несколько дней. Падуанцы рассыпались по склонам, попрятались в канавах по обеим сторонам дороги. Некоторые бросились в речки, во множестве протекавшие в этой местности, и лишь потом задались вопросом, умеют они плавать или нет. Сейчас эти смельчаки барахтались в мутной воде, отчаянно стараясь снять тяжелые доспехи. Люди Кангранде, еще несколько минут назад убивавшие падуанцев, теперь стали их спасать. Они сбрасывали собственные доспехи и ныряли в воду.