— Марьотто, рада снова вас видеть. Правда, предпочла бы встретиться с вами при более благоприятных обстоятельствах. Обязательно приезжайте с отцом. Вы знаете, он частенько у нас гостит. Капеселатро… к сожалению, никогда не слышала о вас. Ах, вы из Капуи! Вы знакомы с синьором Матраини? Он представляет в Капуе интересы моего мужа. Ну да вы еще встретитесь. Алагьери? Ну конечно, сын великого поэта. Я читала произведения вашего отца. Вы помогали ему в исследованиях?

— В каких исследованиях, госпожа? — Не успев договорить, Пьетро сообразил, что в остроумии донна Катерина не уступит своему брату.

Уже на широких ступенях хозяйка палаццо произнесла:

— Надеюсь, синьоры, вы проявите благоразумие и останетесь на ночь. Даже бессмертные рыцари, о которых сложены легенды, останавливались под дружественным кровом до полного излечения.

Наверху лестницы друзья столкнулись с пленными знатными падуанцами. К ним была приставлена охрана, больше похожая на эскорт.

— Мари, гляди! — воскликнул Антонио.

Пьетро и Марьотто проследили за его указательным пальцем и увидели плечистого темноволосого молодого человека в алом фарсетто.

— Это он! — воскликнул Марьотто.

— Кто? — Пьетро, конечно, знал, кто это; он не понимал только, откуда падуанца знает Марьотто.

— Это он стрелял в Мари! — провозгласил Антонио, и голос его эхом отозвался под сводами палаццо.

— Он ранил Антонио да Ногарола! — продолжал Марьотто.

— И меня, — добавил Пьетро, чувствуя странное удовлетворение. — А я взял его в плен. Он — мой пленник.

Падуанцы, услышав крики, остановились. Марцилио да Каррара обернулся на обвинения в свой адрес.

— Монтекки? Отлично. Предпочитаю знать имена тех, кого убиваю.

— Ты промазал, ублюдок! — завопил Антонио.

— Ничего, в следующий раз попаду. А ты, значит, Алагьери. Уж это имя я не забуду.

— Конечно, не забудешь, — усмехнулся Монтекки. — Ты будешь отсылать ему деньги до конца своей жизни.

— Как бы коротка она ни была, — добавил Антонио.

— Не обращайте на него внимания, — презрительно бросил Пьетро. — Он трус. Он хорошо владеет лишь оружием труса.

Марцилио отделился от своих и пошел на Пьетро. Никто не остановил его. Охранники схватились за мечи, правда, из ножен их не достали. Пьетро стиснул зубы и встал ровно. Марцилио подошел вплотную.

— Ты сказал, оружие труса? — прошипел падуанец. — Я тебе покажу, кто здесь трус. Не твой ли распрекрасный Капитан, который прячется за фальшивыми луками и за спинами женщин и стариков, вместо того чтобы сражаться, как подобает мужчине?

— Капитан не прятался, — процедил Пьетро, закипая. — Прятаться — это в твоем стиле. У тебя замашки как у женщины. Ты ведь хотел скрыться после того, как выпустишь стрелу, не так ли?

— Протри глаза, сопляк, — отвечал Каррара. — Вот он я, у тебя перед носом.

— Лишь потому, что я свалил тебя с лошади. Ты смотрелся бы куда достойнее, если бы пал от меча, как подобает воину.

Каррара завелся:

— Вызываю тебя на дуэль. Приму все твои условия — время, место, оружие.

Сердце у Пьетро подпрыгнуло, и он с удивлением услышал собственные слова:

— Дуэли меня не интересуют. Привыкли у себя в Падуе чуть что хвататься за оружие, как петухи. — Пьетро унаследовал от отца злой язык.

Марцилио вспыхнул и занес кулак. Пьетро приготовился отразить удар.

Внезапно Марцилио застонал. Это было столь неожиданно, что Пьетро посмотрел на свой кулак, будто желая узнать, успел он ударить Марцилио или не успел. Целая секунда понадобилась юноше на то, чтобы понять: это донна Катерина перехватила руку Марцилио. Но почему же он стонет? Его ведь не били. Тут Пьетро заметил, что падуанец ранен. От прикосновения к ране потекла кровь.

— Извините, синьор, — произнесла Катерина делла Скала самым своим нежным голосом. — Я не заметила, что вы ранены. Наверно, я причинила вам боль. Я пришлю к вам лучшего врача.

— Не стоит беспокоиться, — процедил падуанец и перевел взгляд на Пьетро. — В следующий раз, Алагьери, тебе не удастся спрятаться за женской юбкой.

— В следующий раз, — запальчиво ответил Пьетро, — некому будет тебя спасти.

— Пьетро, тебе придется соблюсти очередность, — выступил вперед Марьотто. — Сначала я сражусь с этим выскочкой.

— Только через мой труп, — заявил Антонио, тоже наступая на Марцилио. — Я задолжал ему затрещину.

— Спокойно, ребятки, — расплылся в улыбке Марцилио. — Меня на всех хватит. — Повернувшись к донне Катерине, он изогнулся в изящнейшем поклоне. — Мадонна, что за честь оказаться под вашим кровом. Надеюсь, я наконец получу возможность лично убедиться в том, какие милости вы расточаете на всех своих гостей мужского пола.

Катерина отвечала нежнейшей улыбкой.

— Синьор, видимо, Господь наградил вас длинным языком, чтобы компенсировать размеры других ваших достоинств, за каковые достоинства иные синьоры удостаиваются особого гостеприимства в этом доме.

Еще не успев разогнуться, Марцилио услышал сдавленные смешки в свой адрес. Нахмурившись, он прошипел: «Putanna». Донна Катерина отвечала вежливым кивком. Однако, развернувшись и намереваясь уйти, Марцилио почему-то споткнулся и упал на раненую руку, испустив вопль. Истекающего кровью, его унесли на носилках.

Донна Катерина взглянула на Марьотто.

— Значит, мой деверь ранен?

— Ранен, госпожа. Его подстрелил этот уб…

— Не утруждайте себя. Он уже дал нам полное о себе представление.

Донна Катерина шепотом сказала что-то служанке, и девушка тут же убежала. Насколько Пьетро понял, она должна была разузнать, кто и где оказывает помощь старшему Ногароле. Пьетро было жаль коренастого правителя Виченцы. Не будь его раны так тяжелы, он, наверно, так бы и слушал распоряжения донны Катерины.

Юношей проводили в просторную приемную в личных апартаментах и предложили расположиться на трех великолепных кушетках. Возражения относительно того, что они запачкают дорогую обивку, не нашли отклика в душе донны Катерины.

— Брат моей камеристки Ливии — обойщик. Я давно искала повод нанять его. Разумеется, на деньги моего собственного брата.

Явился хирург.

— Синьор dottore[26] Морсикато, — объявила донна Катерина.

У дотторе были длинные руки, лысая голова и раздвоенная, завитая на кончиках бородка. На шее висел неизбежный знак его профессии — так называемый jordan, или склянка для сбора мочи. Новейшие методы диагностики базировались на соотношении четырех жидкостей — слизи, крови, желчи и мочи. В jordan можно было собирать как все четыре жидкости одновременно, так и каждую из них по отдельности, однако чаще всего диагноз ставился по «желтой желчи» — отсюда и неблагозвучное название склянки. Врач брал образец, а затем сравнивал его с представленными на специальной схеме двадцатью и более оттенками мочи, каждому из которых соответствовал короткий список возможных болезней.