Вынул из него маленький прибор высокочастотного излучения, скинул истоптанный спецами льняной пиджак и стал обходить машину, держа прибор на расстоянии одного сантиметра от поверхности металла. То же самое он проделал с днищем, салоном и багажником, в который и уложил прибор на прежнее место.

Знает он эти шутки. Двадцать минут посидел в «крытке», а за это время в твою машину столько «закладок» насуют, что потом сами не разберутся, кому какая принадлежит. Если таковые имелись, то теперь все «прожжены» насквозь. Маленькая русская «машинка», купленная тут же, в Новосибирске. Хозяева этой конторы, где он приобретал «подавитель», в Америке в течение одного года стали бы миллионерами. Мартынов попробовал на своем диктофоне – включил запись посреди уже имеющейся записи разговора с Коломийцем и подключил «подавитель». В итоге не только не записалась новая речь, но исчезла и записанная ранее.

Итак, две новости. Одна хорошая, вторая плохая. Первая заключается в том, что найдены оба Ромы. «Найдены» – сказано громко. Кто кого нашел – вопрос спорный. А вторая, та, которая плохая, состоит в следующем: ни один из них не помнит своего детства. Папа, мама, соски – это, конечно, помнят. А вот, чтобы по-настоящему – ранец, школа, мать, отец – ни в какую. Или не помнят, или не хотят помнить. Еще точнее – помнят, но не хотят, чтобы это знали другие. Вполне возможно, что покойник Коломиец одному из них шепнул: «ху из ху», и велел, если тот хочет жить дальше, молчать. И он молчит.

Понимая, что занимается неблагодарной работой, Мартынов прикинул навскидку, кто из этих двоих может быть Артуром Мальковым – Гулько или Метлицкий? Бестолковое это, конечно, занятие, но все-таки…

Дом с лавочками, о которых упоминал Метлицкий, существовал. Сонные наваждения милиционера были похожи на те, которые наяву наблюдал Мартынов своими глазами в Ордынске, куда заскочил, перед тем как впервые ехать в Новосибирск. Он подъехал к дому, где проживали Мальковы, и простоял там около трех часов, стараясь в точности запомнить каждую деталь стоящей перед глазами картины. Количество ножек у лавочки, количество окон на фасаде, количество ступеней на крыльце. Запоминал людей, входящих в дом и выходящих из него, просчитывал, кто из них появлялся дважды, трижды, четырежды… Забивал в свою память, сколько гаражей в ряду напротив дома, какие машины паркуются.

Так вот, дом, о котором упоминал Метлицкий, существовал. Только он был не оранжевый, а коричневый. И не с «лавочками», а с «лавочкой». С одной лавочкой. Впрочем, это сейчас дом коричневый. А четверть века назад, когда он был построен, он был именно оранжевым. Детская память, склонная к акцентированию моментов и преувеличиванию фактов, фиксирует мгновения, которые со временем мутируют. Точно так же человека, приехавшего в свой двор годы спустя, небольшая сосна во дворе удивит своим карликовым ростом, ибо та сосна, из детства, была настолько высока, что по ней можно было забраться на небо.

А что касается собаки… Действительно, дети очень хорошо запоминают животных, особенно тех, с кем жили поблизости. Постоянное общение сближает, делает друзьями, положительные эмоции усиливаются, и память тут же делает на этом ударение. Собаки около коричневого дома Мальковых в Ордынском сейчас не было, но это не значит, что ее не было двадцать пять лет назад.

Метлицкий?..

И тут же вспомнился настороженный взгляд Гулько, когда тот услышал фамилию «Мальков».

Круто развернувшись в пятидесяти метрах от гостиницы, Мартынов бросил взгляд на датчик емкости бака и погнал машину к «Прощальному» магазину. Так здесь, в Новосибирске, называется последний магазин города. Дальше – только дорога. Через рабочий поселок Ордынское – и дальше.

«Дальше» Мартынова не интересовало.

«Черт тебя побери, Метлицкий! – думал он, мчась по ночной трассе. – Не мог ничего другого вспомнить, кроме собаки на цепи!»

Задержанный осторожно вошел в кабинет. Уставился на знакомый стул. Он сидел на нем вот уже почти сутки, по три-четыре часа кряду, с перерывами на час-полтора.

– Проходи, Родищев, садись. – Хозяин кабинета выдвинул ящик и покосился на забытые Мартыновым настоящие «Мальборо». – Начнем сначала…

Андрей Петрович въехал в поселок ровно в двенадцать часов тринадцать минут. Если во дворе дома Мальковых не окажется ни одного старожила – что не удивительно, если посмотреть на часы – то придется ночевать в гостинице. Только не в «Центральной», а в притоне для дальнобойщиков у ордынского автовокзала. Но Мартынова гнало время. Точнее – его нехватка. Если повезет, то уже через два часа он снова вернется в Новосибирск с информацией. Это та самая работа, которую он представлял себе, когда летел на «Боинге» в Москву, и когда летел на «ИЛе» в Новосибирск. Он знал, что придется устанавливать самые маленькие, порой кажущиеся бестолковыми, факты, гнаться, пытаясь ухватить за хвост время, болтаться между городами и весями и разговаривать, разговаривать, разговаривать… Россия – не Бейрут. Найти человека без корней в ней трудно, но не невозможно.

Осторожно вкатившись в темный, освещенный одними лишь окнами двор, он заглушил двигатель и притворил дверь…

Жизнь в периферийных городках открыта и проста для понимания. Свое личное нигде не прячется так тщательно, как в крупных городах. В поселках, где каждый знает каждого, дверь в чужую жизнь всегда приоткрыта. Вот на первом этаже крайнего подъезда в окне видна веселая сценка. Муж принял на «сотню» больше, чем обычно, и сейчас на кухне пытается доказать жене, что та «сотня» – не лишняя, она – запасная. Получается, конечно, неубедительно, но хорошо хоть, что вообще получается.

Окно второго этажа. Целуются.

Везет… Мартынов вздохнул и отвернулся.

Оп!.. Что это?

Это стук каблучков по асфальту. Только почему такой частый, словно их обладательница бежит?

Выглянув из машины, Мартынов обернулся и повис на двери.

По улочке бежит к дому молодая женщина, а за ней, бодро шагая, следует незнакомец. Понятно, что он преследует женщину, но на бег пока не переходит.

Андрей Петрович вышел из машины, но хлопать дверцей, нарушая ход событий, не стал.

Девушка уже бежала сломя голову. Прохожих на улице не было, мужчина это видел, и характер его дальнейших действий заставил Мартынова отбросить предположения о том, что эти двое спортсмены, любящие совершать ночные пробежки в туфлях на шпильках и ботинках на каучуковой подошве. Ему показалось даже, что девушка всхлипывает.

Еще мгновение, и мужчина догнал ее…

Вырывая из его лапы свою руку с сумочкой, она попыталась закричать, но тяжело дышащий мужик закрыл ей рот ладонью.

– Затихарись, сучка!..

Зоновская жизнь вывела для Мартынова триединый закон: нельзя воровать конфеты с могил, стрелять в ментов и бить женщин. Если ты способен соблюдать эти три на первый взгляд простых правила, то при любых жизненных коллизиях можешь оставаться вполне порядочным и свободным человеком. Еще нельзя бить детей и стрелять в них, конечно… Воровать у друзей и силой брать женщину это тоже паскудство…