Я замечаю, что мы что-то долго едем.

Он продолжает читать:

- "Следствием установлено, что И.М. Холмогоров (ипподромная кличка "Учитель") и Е.Н. Ломоносов (ипподромная кличка "Профессионал") вошли в преступную связь с наездником второй категории Вадимом Исаковым и через посредничество Ю.В. Фирсова (ипподромная кличка "Заправщик") получили информацию, что 14-й заезд "заделан" и едут только лошади под номером 5-й и 4-й, то есть наездники Вадим Исаков и Антон Табуйников. Холмогорову и Ломоносову стало также известно, что следующий, 15-й заезд будет проходить фальшпейсом, то есть наездники будут выпускать самую темную лошадь в заезде под номером 9-й. В результате чего Холмогоровым И.М. была произведена мошенническая операция, выразившаяся в покупке билета с номерами 4-9 в кассе 263, на который пал крупный выигрыш. Билет и кассовая ведомость прилагаются. Тем самым был нанесен ущерб остальным участникам игры в тотализатор на Московском ипподроме. Мошеннические действия Ломоносова и Холмогорова подтверждаются свидетельскими показаниями Фирсова. Сами Холмогоров и Ломоносов свои преступные действия отрицают". Я правильно записал? Подпишите лист протокола.

- Нет, - говорю я, - не подпишу. Во-первых, написано не по-русски. Из текста следует, что лошади под номерами пятый и четвертый - это и есть наездники Исаков и Табуйников. Ваше же начальство будет над вами смеяться.

- Обо мне не беспокойтесь, - говорит молоденький лейтенант милиции, который допрашивает меня вот уже в течение трех дней. - Лучше думайте о своей судьбе.

- Но я учитель, я не могу подписывать безграмотные протоколы.

- Хорош учитель! - ухмыляется молоденький лейтенант. - Мы сообщим в РОНО кому доверяют обучение советских детей?

Я сдерживаюсь, стараясь не вспылить. Три дня я занимаюсь бесполезной перепалкой с этим наглецом. Конечно, будет мало радости, если в школе узнают, что я завсегдатай ипподрома. Но в конце концов, это не преступление. Ну предложит мне директриса уйти "по собственному желанию". Вопрос - куда? В Москве найти место преподавателя-гуманитария в школе практически невозможно. Уехать в провинцию, потерять московскую прописку? За что, в чем моя вина?

- Хорошо, - говорю я как можно спокойнее. - Вы пишете: "преступная связь". Но так играют все на ипподроме. Все стараются узнать, какая лошадь идет, какая нет. На ипподроме процветает жульничество.

- Вот мы и пытаемся его пресечь, - хладнокровно парирует лейтенант.

- И потом, - продолжаю я, - вы употребляете клички "Учитель", "Профессионал", "Заправщик" так, будто мы члены какой-то подпольной банды...

- Но вы сами рассказывали, - снова перебивает меня лейтенант, - что на ипподроме действует целая мафия. Вот мы и пытаемся найти концы. А там пускай суд решает.

На лице лейтенанта победная улыбка.

Обо всем этом мы с ним уже говорили, причем десятки раз, видимо, он надеется взять меня измором, но я не собираюсь сдаваться.

- Кто вам сказал, что пятнадцатый заезд прошел фальшпейсом? Я вообще ничего не видел. Извините, просидел в туалете.

- Ваш сообщник Ломоносов утверждает, что это был типичный фальшпейс.

"Дурак Женя", - думаю я, но продолжаю:

- Если это был фальшпейс, почему же судейская коллегия не аннулировала результаты заезда?

- И по этому поводу ведем расследование.

- Я не знал, что наездники будут выпускать девятого номера.

- Почему же вы играли именно его?

- Повторяю, я рассуждал так: "От темной лошади никто из наездников в следующем заезде не поедет". "Бесплатно" они не ездят. Значит, попробует выиграть тот наездник, чья лошадь в обычной ситуации не имела бы шансов.

Лейтенант заносит мои слова в протокол, с видимым удовлетворением перечитывает написанное.

- Допустим, но свидетель Фирсов показывает, что именно он подсказал вам девятого номера.

"Сволочь Юрочка, - думаю я, - жалкое ничтожество! Привели его в милицию, он перетрусил и, чтобы самому выкрутиться, готов возвести любую напраслину. Какое он все же ничтожество! Впрочем, это что, для тебя открытие? Юрочка-Заправщик менее всего похож на Александра Матросова. Прикрывать своей хилой грудью других он не станет".

- Наоборот, - говорю я, - он меня убеждал не вязать к девятому номеру.

- У вас есть свидетели?

- У меня нет свидетелей. Но если Юрочка-Заправщик знал, что едет четвертый номер, знал, что выпускают девятого номера, тогда почему бы ему самому не подыграть эту комбинацию? Почему мой билет - единственный на ипподроме?

На лице лейтенанта тонкая профессиональная улыбка:

- А потому, дорогой мой Игорь Михайлович, что вы хоть человек интеллигентный, но наивный, а Фирсов - стреляный воробей и себя под удар не поставил. Поэтому вы находитесь здесь в качестве подследственного, а ваш Юрочка-Заправщик гуляет на свободе и будет проходить по делу как свидетель. Поймите, я не шью вам дело, я же указываю в протоколе, что вы в своих преступных деяниях не признаетесь. Но все складывается против вас. Скажите честно, кому вы должны были передать деньги? С кем делились бы выигрышем? Если вы только подставное лицо - это бы меняло картину всего дела.

- Господи! - взрываюсь я. - Никакое я не подставное лицо! Я обыкновенный человек, выигравший в тотализатор, официально разрешенный советской властью, и я хотел бы только получить свой выигрыш! Вместо этого меня арестовывают, держат четвертые сутки в одиночной камере...

- Вы хотите, чтобы вас пересадили в общую, к уголовникам и пьяницам? вкрадчиво спрашивает лейтенант.

- Нет, - я сбавляю тон, - но я не понимаю, за что меня держат? Это не следствие, а какой-то сумасшедший дом!

- Прикажете ваши слова про сумасшедший дом занести в протокол? - еще более вкрадчиво спрашивает лейтенант.

- Нет, - отвечаю я, подумав, - пожалуй, не надо.

В тот же день, к вечеру, меня опять вызвали на допрос. Но за столом вместо молоденького наглеца-лейтенанта сидел тучный товарищ в штатском, и лицо его показалось мне незлым, а глаза его - цепкие, живые - лишь на мгновение задержались на мне, как бы зафиксировали, сфотографировали, а потом мужчина углубился в чтение нашего дела. Папка с бумагами, лежащая на столе, была мне уже знакома. Однако самое главное - тут же в комнате, сгорбившись на стуле, находился Женечка. Как будто подменили человека! - затравленный, растерянный... И большой темно-синий фингал под левым глазом. Когда это его успели так отделать?

- Очная ставка, что ли? - спросил я намеренно твердым голосом, стараясь дать понять Женечке, чтоб он не дрейфил.

Мужчина за столом не ответил, а Женечка еще глубже втянул голову в плечи.