Итак. Все, что я мог сюда привнести, — привнес. Тачанки сконструированы и испытаны, клин Шавгулидзе наверняка уже в действии… Возможно, прямо в эту минуту, кстати! Неприличный японский плакат вместе с листовками для врага огромным тиражом печатается в типографии Харбина, а по всему Дальнему Востоку наверняка уже рыщут тайные агенты генерала Линевича, тайком пробираясь в театральные гримерки и делая там предложения, от которых трудно отказаться…

Передвижные платформы созданы — ну или почти созданы. Какие же задачи будет решать генерал артиллерии Булатов с помощью различных калибров и типов орудий — мне неведомо, но придумал он эту идею явно не с кондачка. Маньчжурская армия готовится к генеральному наступлению, которого не было в истории, каждый божий день пополняясь кадровыми войсками взамен бывших резервистов… А ты, Слава, напросился в рейд к генералу Мищенко. Зачем напросился и что там будешь делать — одному богу ведомо. А посему… Поскольку предстоящий рейд в японские тылы предполагает наличие передвижного средства… я с тоской вспоминаю о седле.

Покинув депо, отправляюсь прямиком на конюшню, после чего весь остаток дня провожу в жалких попытках обуздать кобылу Жанну. Губительницу полковника Малиновского и роковую, надо сказать, особу. Ничуть не удивился бы, узнав, что в прошлом сия дама была какой-нибудь куртизанкой, за грехи отправленной небесной канцелярией искупать таковые в качестве лошади (неплохое предостережение подобным девицам, кстати!). Да и имя вполне подходящее у этой… Жанны. А тут я подвернулся…

Тем не менее с каждой такой поездкой держаться в седле мне становится все легче, а тело словно сживается с лошадиным, следуя ему в такт. Сегодня даже Терминатор с Михайловым не прячут улыбок — ибо таковых, кажется, нет. Наверное, во всяком случае — спиной ведь мне не видать!

В бессчетный раз дефилируя на Жанне по опостылевшему уже мне, казакам, лошади и наверняка всему окрестному населению маршруту «вокзал — конюшня — вокзал», я настолько погружен в свои мысли, что до меня доходит лишь с третьего раза.

— Господин поручик, а, господин поручик?.. — окликает меня знакомый голос.

А, что?

От неожиданности я совершаю резкое движение, что немедленно передается средству доставки. Проклятая Жанна, очевидно, только и ждала этого момента: закусив удила, она немедленно берет курс к ближайшей фанзе. Не влететь кувырком в соломенную крышу которой мне позволяет лишь чудо и вовремя натянутые поводья. Внезапное явление меня внутри китайского дома через потолок отнюдь не должно входить в планы поручика штаба армии! Чего не скажешь про его кобылу… Ах ты… Убийца офицеров!

Острейшее желание воспользоваться имеющейся у сопровождающих меня плеткой подавляет лишь озорной взгляд генерала Мищенко. Который со свитой из пары адъютантов и скепсисом наблюдает цирк со стороны.

Тайком продемонстрировав животному кулак, я торопливо спешиваюсь.

— Ваше превосходительство? — вытягиваясь, поправляю съехавшую фуражку.

— Полно, господин поручик… — Мищенко дружелюбно протягивает руку. — Не стоит крушить местную архитектуру!

Делая знак сопровождающим, берет меня под руку, отведя чуть в сторону:

— С почином, Вячеслав Викторович! Я только что с поезда и… Везу в штаб хорошие новости. Догадываетесь, какие? — Подмигивая мне, он нежно треплет за гриву Жанну. Которая (вот сволочь) только что не льнет к руке. Ладно, припомню…

— Обе армии неожиданно перешли в наступление и уже отбили Мукден, ваше превосходительство? — неожиданно для себя самого выдаю я. Не все же тебе меня строить, Пал Ваныч! Язык бы высунул тебе в отместку, да субординация не позволяет.

Секунду тот переваривает услышанное, разражаясь затем громогласным хохотом:

— Браво! А если серьезно… — Прекращает смеяться, приобретая деловой вид: — Под откос пущен первый японский поезд, поручик. А из японского тыла возвратилась первая группа. Поздравляю! Вас и вашего друга, господина Шав… — замолкая на полуслове, тот внимательно провожает взглядом проходящего мимо китайца в круглой шапочке и с вязанкой хвороста на горбу.

— …гулидзе, ваше превосходительство! — механически добавляю я, на сей раз сам осознавая услышанное.

Сработало! Вот как пить дать — сработало! Неужели действительно получилось?!.

Если быть до конца откровенным, то я и сам сомневался в успехе операции. «Клин» — это ведь первое мое «попаданческое» и стопроцентно «железячное» нововведение, принесшее откровенный успех. Почему-то не «Корейское сражение», должное быть Цусимой и так ею и не ставшее, а именно эта незамысловатая железяка, сработавшая на японском составе, и вызывает в груди то чувство, что это именно моя заслуга! Круто, черт возьми!..

— Ваше превосходительство, большой поезд угробили? — Наверное, в эту самую секунду я свечусь от счастья.

— По словам казаков — пять вагонов с личным составом. Рассказывают, много покалеченных и убитых… Впрочем, те постарались быстро ретироваться, как я и наказывал… — Мищенко, чуть прихрамывая, задумчиво ведет меня вдоль центральной улицы, едва успевая кивать в ответ на козыряния встречных. — Но что еще ценней — напрочь выведен из строя паровоз! — Остановившись возле большого каменного колодца и облокотившись на него, достает золоченый портсигар: — Курите?

Я держался с самой Цусимы. То есть с Кореи… Но сейчас рука сама тянется за папиросой:

— Не откажусь.

Сквозь наползающие в мозг никотиновые волны и пелену в глазах я все же улавливаю рассказ генерала о состоявшемся успехе.

Первая группа пластунов — та, что уходила ближе всего, на десять верст, — вышла на позицию под самое утро, обезвредив по дороге японский разъезд. Я не уточняю у Мищенко, что значит «обезвредили». Но подозреваю, что трое японских всадников мгновенно слились с нирваной, так и не успев понять, что же все-таки произошло. Железнодорожный путь в выбранном месте не охранялся и даже не патрулировался, несмотря на близость к линии фронта. Что позволило казакам установить клин в месте поворота колеи без каких-либо препятствий. Дальнейшее повторило уже виденное нами на испытаниях — груда металла, только на сей раз вперемешку с людьми… Итог — пять вагонов, набитых солдатами, и паровоз!

— От остальных групп пока нет вестей… — Прицелившись, Мищенко стреляет окурком в скачущего по песку пыльного воробья. Почуяв неладное, тот мигом упархивает прочь, недовольно чирикая.

Моя борьба с табачным дурманом завершается наконец поражением последнего. И я окончательно прихожу в себя:

— Ваше превосходительство, разрешите просьбу?

— Наедине можете. — Павел Иванович задумчиво смотрит в глубину колодца. — Разрешаю.

— Хорошо. — Я облокачиваюсь рядом. — Павел Иванович, я поговорил с его превосходительством о предстоящем рейде… — Мищенко никак не реагирует, молча устремив взгляд вниз. — Так вот, он дал свое согласие!.. — Попытки заглянуть ему в лицо не несут успеха. — Возьмете?

Никакой реакции. Наконец, после минутного молчания, он поворачивается ко мне: