– Ничего, – ответил Лео.

Отец со вздохом обернулся и ушел. Может, они с матерью так и поженились: кто-то ни с того ни с сего признался в любви.

А любовь….Что такое любовь? Лео выглянул из окна дома, в котором жил с младенчества, и понял: любовь между взрослыми – это когда один признается, а другой принимает, терпит или отказывает, честно и бережно. Это настоящее испытание характера – то, как ты отвергаешь предложенные тебе чувства. Подаешь руку, улыбаешься, качаешь головой и целуешь в щеку. Она так молода, эта девочка, а он уже успел узнать жизнь.

Лео почувствовал, что довериться сможет только сестре Лавинии. Она понимает, что такое любовь и как ее защитить. Остальным лучше не знать, как он отверг чувства девушки, живущей по соседству с его родителями.

3

В декабре почтальон всегда приходил позже обычного – поздравления и все такое; иногда он появлялся в половине одиннадцатого и даже в одиннадцать. Лео, в ту пору восемнадцатилетний, дожидался его перед тем, как уйти в школу. Он сомневался, что школа сейчас так уж важна для него. Почтальон должен был принести уведомление о том, что он принят в Херфорд-колледж, Оксфорд, – или вежливый отказ в зачислении. И мнение миссис Аллен об «Антонии и Клеопатре» – не слишком веский повод пропустить это известие.

Все случилось во вторник. Он сидел на корточках у двери, ожидая почтальона. Плотный белый конверт с красным крестом. Лео вскрыл его.

– Ну? – спросила мама. Она тоже ждала.

Написано там было именно то, что и требовалось, и после получаса радости и звонка на работу папе Лео даже подумал, а не позвонить ли Тому Дику. Но вполне могло оказаться, что Тому праздновать нечего, поэтому он предпочел отложить расспросы на потом.

В этот день он не встретился с Томом Диком – не заметить его было бы невозможно. На другой день, когда они сидели на уроке французского, Лео, увидев, как Том бочком вошел в класс, решил опустить глаза и вести себя как можно вежливее. Но миссис Гриффитс сразу же сказала: «Слышала, кое-кого можно поздравить: Тома и Лео», и Том Дик сказал: «Vous auriez pu m’abattu avec une plume» – шутливо переделав на французский манер английское «Вы можете сбить меня с ног перышком». «Сразили наповал», то бишь. Он улыбнулся застенчивой ухмылкой, игнорируя взгляд Лео.

После школы Лео догнал его:

– Когда ты узнал?

– Вчера. А ты?

– И я. Что ты получил?

– Две оценки «отлично». А, еще проект отметили.

– Ух ты, поздравляю!

– Ну, и я тебя тоже.

Что можно было сказать о Томе Дике? Этого он не знал и тогда, когда в начале шестого класса услышал слова учителя: «А еще на Оксбридж нацелился Томас Дик. Ты знаком с Томасом?» Конечно, он был знаком с Томом Диком. Ростом тот вымахал почти до метра девяносто. Казался вполне славным. Они состояли в самой успевающей группе по французскому; но вообще-то Лео выбрал немецкий и историю. Они не дружили, да и как бы смогли? Звучит нелепо, но Том производил впечатление усердного, прилежного ученика. Записывал карандашиком в блокнотик идиомы. Той весной лучшие из французской группы отправились в Реймс; они практиковались в языке в гостях у виноделов за бокалом шампанского, а также, пользуясь репликами из списка, выданного месье Придо, общались в кондитерских с торговцами или простыми жителями красивого города. Продавцы таращились на них, честно признаваясь, что понятия не имеют, отчего пирожные с заварным кремом зовутся religieuse[18]. Вечером в четверг Лео с двумя девочками, еще менее серьезными, чем он сам, отправился в бар пить кальвадос; Том же Дик купил газеты и рецензировал их. Лео легко мог завязать жаркий спор и обосновать, почему у Паньоля или Мориака [19] написано так или этак. Том же Дик умел лишь правильно строить предложения, заучивая и произнося эффектные, но, откровенно говоря, уродливые конструкции в сослагательном наклонении passé simple[20]: однажды он выдал «Que je l’eusse su» [21], отчего даже миссис Гриффитс умолкла и закатила глаза, после чего сказала: «Очень хорошо, но, если вы попробуете произнести это вслух, французы испугаются». Точно так же он отнесся к «Клубку змей» [22]: выписывал идиомы, основные мысли, составлял список главных героев и важных тем и, конечно, примеров сослагательного наклонения в passé simple.

Подготовительные занятия проводились на открытом воздухе, на школьном дворе. Христианский союз выселили из самой маленькой классной комнаты, где его члены обычно собирались в среду во время обеда и говорили о Боге; теперь там заседали Том Дик и Лео с мистером Хьюиттом, классным руководителем. Мальчики и девочки из его класса поступали в Оксбридж – в среднем по одному раз в два года. У их школы есть связи с Херфорд-колледжем, так что имело смысл подаваться именно туда. В остальное время мистер Хьюитт давал им задания из вступительных экзаменов в Оксфорд прошлых лет и говорил, чего могут ожидать экзаменаторы. Нельзя оплакивать участь героини, одновременно восхищаясь «наездом» камеры; общество, как и рыба, гниет с головы; «он умен, но епископом ему не быть», как сказал Георг III о писателе Сиднее Смите. Обсудить, вопросов больше нет.

Был ли Том Дик ему другом? Если и да, то точно не в том смысле, что Пит. Впоследствии Лео припоминал, что все эти два года они с Питом любили литературу по-настоящему. Пит был помешан на Дэвиде Герберте Лоуренсе: он мог цитировать его километрами, а когда его память оскудевала, они с Лео сочиняли «под Лоуренса». В первый день весны, одурев от дующего в лицо ветра и бешено слепящего солнца, они с Питом могли стоять посреди улицы и орать: «Пробудись во плоти, рожденный плотью! Разними меня, вынь мою кровь, плоть и кровь, да на землю сырую, Судьба!..»

И тому подобное. Часами.

Пит был его другом. Описать обстановку в его спальне он мог с закрытыми глазами – столько времени они провели там вдвоем. Лео обратил его в поклонники замка Бландингс, но Дживса он так и не оценил: зато про замок сказал, что тот тронут печатью Бесконечности, Жизнью, а за его окнами ждет дикая императрица Бландингс, чтобы все уничтожить. Вудхаус об этом понятия не имел, но «так было». Эту унаследованную от Лоуренса фразу Пит вставлял всюду. Так было, конец дискуссии. Лео обожал ум Пита; у того обо всем имелись оригинальные суждения. Однажды они ездили в центр Шеффилда, чтобы посмотреть на электрическую подстанцию. Над ними возвышался утес из черного бетона, связанный с внешним миром только спиралью из матового стекла на боку. Прекрасная грубость, сказал Пит. Кажется, человек появляется в этом мире для того лишь, чтобы проковырять дырку в его существовании. И при взгляде на махину это становилось понятно. Они стояли в непромокаемых куртках, и маленькие круглые стекла очков Пита, выдававшихся бесплатно Министерством здравоохранения, запотевали от дождя; вокруг, мимо подстанции и старой картонной фабрики, проезжали машины. Те, кто в них сидел, подозревали, что эти двое занимаются чем угодно, кроме того, чем они занимались на самом деле: любовались красотой и – спустя двадцать минут – декламировали Лоуренса у высокой бетонной стены через дорогу.