Не обратив внимания на вмешательство Дмитрия, Кэтрин продолжала:

— Вы понимаете меня, капитан?

— Да, — кивнул тот. — Вы говорили о какой-то ошибке.

— Совершенно верно, — улыбнулась Кэтрин. — Не будете ли вы так добры… мне крайне необходимо попасть на берег… если это, конечно, никого не затруднит.

— Ничуть, — дружелюбно кивнул капитан и обратился к Дмитрию:

— Как прикажете, ваша светлость?

— Продолжайте идти прежним курсом, Сергей.

— Да, ваша светлость.

И капитан, поклонившись, отошел, оставив Кэтрин смотреть ему вслед с открытым ртом. Постаравшись прийти в себя, она напустилась на Дмитрия:

— Вы настоящий ублюдок…

— Я же предупреждал, дорогая, — вежливо перебил князь. — Видишь ли, судно со всей командой и капитаном принадлежит мне.

— Настоящее варварство!

— Согласен, — пожал плечами Дмитрий. — Но пока царь не решит сломить сопротивление дворянства и не отменит крепостное право, миллионы крестьян по-прежнему будут принадлежать довольно небольшому числу избранных.

Кэтрин прикусила язык. Как ни хотелось ей разразиться страстной обличительной речью, она уже слышала, что Дмитрий сказал прелестной Анастасии, будто готов предоставить свободу своим рабам. И если он действительно осуждает крепостное право, значит, согласится со всеми ее аргументами, а в этот момент у нее не то настроение, чтобы соглашаться с князем по какому-либо вопросу. Пришлось избрать другой курс.

— На этом корабле имеется все же кое-что не принадлежащее вам, Александров.

Уголки губ Дмитрия чуть приподнялись, и эта улыбка без слов говорила, что хоть Кэтрин в принципе и права, тем не менее полностью оказалась в его власти. Кэтрин не нуждалась в словах, чтобы понять безмолвный намек. Труднее было смириться с этим.

— Пойдем, Катя, обсудим эту проблему за ужином в моей каюте.

Но Кэтрин поспешно отдернула руку:

— Нечего нам обсуждать. Либо отправьте меня на берег, либо позвольте прыгнуть за борт.

— Мне ты лишь приказываешь, а для Сергея нашлись такие милые слова! Возможно, тебе стоит сменить тактику?

— Убирайтесь ко всем чертям!

Кэтрин решительно зашагала прочь, но тут же запоздало поняла, что идти некуда. У нее даже нет собственной каюты, где можно было бы запереться, ни единого укромного уголка на корабле, его корабле, где она сумела бы спрятаться. А время летит с ужасающей быстротой, и с каждой секундой берега Англии отдаляются все больше.

Дойдя до трапа, Кэтрин так неожиданно остановилась и повернулась лицом к князю, что тот едва не налетел на нее и не сбил с ног. От падения вниз Кэтрин спасла лишь быстрая реакция Дмитрия, успевшего поддержать ее, и теперь они снова оказались лицом к лицу.

Она была готова смирить гордость. И, кажется, проглотила язык от мгновенного, чисто физического ощущения невероятного блаженства.

— Ты хочешь сказать еще что-то, Катя?

— Что?

Дмитрий отступил, выпустив Кэтрин, и способность мыслить мгновенно вернулась к ней.

— Да, я…

Создатель, не так это легко!

Неужели станешь пресмыкаться перед ним, Кэтрин, когда стоило бы хорошенько лягнуть его?

Кэтрин быстро подняла голову и так же поспешно ее опустила. Взгляд этих темных бархатистых глаз пьянил не меньше, чем его объятия. И опасная близость к нему не позволяла принять вызов.

— Прошу извинить меня, князь Александров. Обычно я не настолько вспыльчива, но учитывая обстоятельства… не важно. Послушайте, я готова посмотреть на вещи здраво. Если вы отправите меня на берег, клянусь забыть, что мы вообще встречались. Я не обращусь к властям. И даже не расскажу отцу, что произошло. Я всего лишь хочу попасть домой.

— Мне очень жаль. Катя, действительно жаль. Если бы царь Николай не собирался посетить летом вашу королеву, не было бы необходимости увозить тебя из Англии. Но английские газеты и без того ищут предлога возобновить нападки на Николая Павловича. И я не дам им этого предлога.

— Клянусь…

— Я не могу рисковать.

Кэтрин настолько разозлилась, что теперь могла без опасения взглянуть ему в глаза.

— Слушайте, я была слишком расстроена сегодня утром. И поэтому наговорила чересчур много такого, чего не стоило бы принимать всерьез. Но я же объяснила вам, что не могу идти в суд и полицию хотя бы потому, что скандал уничтожит мою семью. Теперь вам известно мое настоящее имя, и такого позора отец не перенесет, а репутация, моя и сестры, будет навеки уничтожена.

— Я согласился бы с этим, будь вы на самом деле дочь Сент-Джона.

Кэтрин издала странный звук, нечто среднее между стоном и воплем:

— Но вы не можете пойти на такое! Неужели не представляете боль и терзания моих родственников, не знающих, что случилось со мной! Пожалуйста, Александров!

Кэтрин видела, что князя терзают угрызения совести, однако он твердо стоял на своем.

— Прости…

Дмитрий попытался дотронуться до ее щеки, но Кэтрин брезгливо сжалась, и он уронил руку.

— Не расстраивайся так, птичка. Я верну тебя в Англию, как только визит царя будет окончен.

Кэтрин дала ему последнюю возможность оправдаться:

— Вы не передумаете?

— Не могу.

И поскольку все было сказано, Кэтрин поступила так, как должна была поступить с самого начала: подняла ногу и что было сил лягнула Дмитрия. Но, к несчастью, она совершенно забыла, что оставила ботинки в городском доме князя, и хотя Дмитрий охнул от боли, но совсем не так громко, как рассчитывала девушка. Кроме того, пальцы на ногах мгновенно заныли, но она тем не менее гордо повернулась спиной к князю и похромала к трапу. Ее не остановил даже его громовой голос, призывающий Владимира. Миновав каюту князя, Кэтрин отыскала кладовую, уселась на сундук и стала ждать, сама не зная чего.

— Пресвятая Мария, Матерь Божья! — взорвался Владимир. — Что такого я сказал?! Объясни! Все, о чем попросил, — отнести ей новую одежду и передать приглашение барина на ужин. Но ты смотришь на меня так, словно я предложил ее убить!

Маруся опустила глаза, но губы были по-прежнему упрямо поджаты, а нож с силой стучал по доске, превращая в лохмотья листочки шпината.

— Почему ты вообще о чем-то просишь меня? Сам ведь сказал, что князь поручил ее тебе. И если я — твоя жена, это еще не значит, что собираюсь делить с тобой эту ответственность.

— Маруся…

— Нет! Я не буду ничего делать, и даже не подходи ко мне! Довольно бедняжка настрадалась.

— Бедняжка?! Да эта бедняжка рычит, словно волчица!