Ночью, когда я без сна лежала в темноте, мама вошла в мою комнату. Наверное, она решила, что я сплю, потому что мои глаза были закрыты, и наклонилась, чтобы поцеловать меня и прошептать едва слышно:

– Я никогда не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

И с этого самого момента я жила в постоянном страхе потерять бабулю. Может быть, скоро настанет такой день, думала я, когда я вернусь домой из школы и узнаю, что она исчезла, а мои родители откажутся сообщить мне, где она. Они могли решить удалить ее из моего мира, они могли решить избавить меня от ее влияния. По их мнению, молчание и неведение были панацеей от всех бед, и они не скупясь пользовались этим лекарством, когда считали необходимым, – во всяком случае, в отношении меня.

И это было их самой большой ошибкой.

Вися на веревке где-то под алжирской пустыней, я была так напугана, что, когда кто-то схватил меня за ногу, завизжала от неожиданности.

– Да это я! – прогудел Крэйг, подтягивая меня к земле и расстегивая мои ремни. – Привидения сегодня с утра что-то приболели.

Пока я изо всех сил старалась дышать ровно в этом холодном застоявшемся воздухе, Крэйг зажег фонарь. В призрачном свете я увидела, что мы стоим в каком-то зале, причем настолько огромном, что я не вижу его стен. Там и тут лежали полосы песка, должно быть просочившегося сквозь крышу до того, как все здание было поглощено пустыней.

– Как необычно… – испуганно пробормотала я; мне казалось, что мы продирались сквозь темноту невероятно долго. – Поверить не могу, что здание выстояло под давлением песка.

– Да, это похоже на чудо, – согласился Крэйг. – Но наши специалисты-минералоги найдут для тебя подходящее объяснение. Это как-то связано с концентрацией соли в песке. В зависимости от погодных условий из соли может образовываться своеобразная корка, и в данном случае, видимо, она послужила дополнительной защитой. Осторожнее!

Мы оба шагнули в сторону, чтобы дать спуститься Нику. Он так ловко управлялся с веревкой, словно вообще никогда в жизни не пользовался лестницами, и с явным удовольствием продемонстрировал нам невероятную координацию движений, странно контрастирующую с его драной одеждой и запущенной бородой.

– Ну как, все в порядке? – спросил он, ослепляя меня своим налобным фонарем.

Мужчины направились куда-то в сторону, а я была так ошеломлена увиденным, что с трудом поспевала за ними. Судя по тому, как именно звук наших шагов сначала замолкал, а потом возвращался слабым далеким эхом, здание было просто колоссальным, а его высокий потолок поддерживали десятки колонн.

– Это потрясающе! – сообщила я Крэйгу приглушенным респиратором голосом. – Должно быть, здесь было нечто вроде королевского дворца.

Я подошла к одной из колонн и рассмотрела ее, насколько это было возможно в слабом свете фонаря.

– Если бы здесь было больше света! А то с этими фонариками каши не сваришь… – Я отступила на шаг и показала на многочисленные полочки и крюки, вбитые в камень. – Посмотрите вот на это! Здесь вполне могло быть нечто вроде крытого рынка.

– Мы более чем уверены, что это был храм, – сказал Крэйг, поднимая повыше свой фонарь. – А все эти полочки и крючки, скорее всего, предназначались для подношений. Кое-что до сих пор лежит здесь. Маленькие урны, может, даже с человеческим прахом. – Он посмотрел на меня и лукаво улыбнулся. – Мы-то как раз надеялись, что это ты нам все объяснишь.

Мы пошли дальше по центральному проходу, и я, стараясь держаться поближе к Нику, чувствовала, как первоначальная неуверенность постепенно сменяется во мне предчувствием чего-то нехорошего. Если Крэйг действительно желал узнать побольше обо всех этих древних артефактах, думала я, ему бы следовало притащить сюда целую армию археологов, а не одного-единственного филолога.

По обе стороны прохода стояли высокие металлические светильники, и некоторые из них опасно накренились, а другие и вовсе были перевернуты. В конце прохода находилось высокое каменное возвышение с ведущими на него ступенями, на котором стоял огромный каменный трон. Зрелище этого единственного предмета обстановки – пусть даже весьма сурового и безликого – поневоле заставило меня подумать о тех людях, которые некогда здесь жили, и о том, что могло с ними случиться.

Крэйг заметил мою растерянность:

– Никто не знает, насколько велик этот комплекс. Мы пытались составить план подвального этажа, – Крэйг остановился, чтобы показать мне отверстие в полу, с узкими каменными ступенями, уходившими вглубь, – но парни не сумели этого сделать. Там, внизу, целый лабиринт пещер, и мы все малость одурели от… от вида тамошних обитателей.

Когда мы наконец догнали Ника, он стоял перед дверным проемом в конце главного храмового зала, направляя луч фонаря в темный угол другого, меньшего по размеру помещения и проверяя, насколько я поняла, нет ли там каких-нибудь неприятных тварей.

– Ну вот, пришли! – Крэйг также остановился на пороге и поднял повыше свой фонарь. – Внутреннее святилище. Что скажешь, док? Видела когда-нибудь что-либо подобное?

Мой взгляд был прикован к лучу фонаря Ника, и лишь когда я подняла голову, то осознала, что стою прямо перед той самой надписью, с фотографии мистера Людвига, – перед теми загадочными символами, которые не давали мне покоя всю дорогу сюда из Оксфорда. Да, это были они: три стены, сплошь покрытые письменами, время от времени перемежавшимися рисунками, сделанными красной, черной и желтой краской. А в центре помещения, на полу, стоял огромный треугольный камень, который вполне мог служить алтарем.

– Похоже на то, что рисунки старше надписей, – сказала я, входя в комнату и забывая обо всех своих страхах. – А письмена появились потом. Видите? – Я забрала фонарь из рука Крэйга и поднесла его к стене, чтобы показать, что я имела в виду. – Обратите внимание, как буквы временами наползают прямо на фигуры.

Предоставив обоим мужчинам таращиться на стену, я быстро обошла комнату по периметру, высоко поднимая фонарь. Письмена словно нависали надо мной во всем великолепии своих красок, и я с удовольствием сделала вывод о том, что фотография мистера Людвига – лишь бледная копия оригинала. Я видела интереснейшие вариации в плотности красок, в размере букв, как будто писавший эти строки очень спешил, а потому использовал те краски, что были у него под рукой, и был вынужден все сильнее и сильнее их разводить – может быть, яйцом или маслом, – и в результате символы становились лишь едва различимы.

Более того, внимательный осмотр позволил заметить, что на самом деле текст все-таки делится на слова. На фотографии разделительные символы были почти не видны. Выглядели они как крошечные желтые звездочки, вклинившиеся между символами; чаще всего встречалась единичная звездочка, и я решила, что она обозначает конец слова, в то время как две звездочки подряд вполне могли означать конец предложения.

Я была так взволнована, что не владела собой. Протянув руку, я приложила ладонь к гладкой холодной штукатурке, и у меня даже пальцы защипало от перспективы по-новому взглянуть на записи моей бабули.