– Мне нечего скрывать, – заявил Робинсон. Эллис потянул своего шефа за рукав.

– Но, сэр, мы же полицейские! – запинаясь, произнес он.

– Я это знаю, – кивнул Робинсон. – И что же?

– Мы могли бы арестовать их всех, отвезти в управление и обыскать там, – предложил Эллис. – Обыскивать нас – это непорядок.

Фрина расстегнула парчовый халат.

– Если вы попытаетесь отвезти меня в управление, – объявила она холодным бесстрастным голосом, – вам придется везти меня туда в таком виде.

Она сбросила халат и встала посреди комнаты, обнаженная и прекрасная. Управляющий отвел глаза и позволил себе улыбнуться. Постояльцев «Виндзора» голыми руками не возьмешь. Полицейские долго не могли прийти в себя.

– Хорошо, мисс, – согласился Робинсон. Эллис, открывши рот, глазел на Фрину, и детективу-инспектору пришлось ткнуть его в бок.

– Позовите констебля Джонс, – приказал Робинсон, признавая поражение. – Дамы могут пройти в спальню, а мы останемся здесь. Нас обыщет господин Смайти. Вы не возражаете, сэр?

Констебль Джонс проводила Фрину и Дот в спальню. Полисменша оказалась молодой женщиной с плотно сжатыми губами и черными волосами, собранными в пучок на затылке. Начали с Дот. Девушка с угрюмой яростью снимала с себя вещи одну за другой, затем в ледяном молчании оделась.

Фрине пришлось снова снять халат.

За дверью послышался вежливый голос господина Смайти:

– А это что такое, старший констебль?

Затем послышался шорох, как будто рвали бумагу. Все три женщины приникли ухом к двери спальни.

– Как вы думаете, что случилось? – спросила Дот.

– Они нашли пакетик из муслина и бумаги у старшего констебля Эллиса, – ответила Джонс. – Он никогда мне не нравился, льстивый пес. Но что заставило его сделать такую глупость?

– Деньги, – спокойно сказала Фрина. – Я так и думала.

Констебль посмотрела на Фрину.

– Среди наших не так уж много гнили, – заметила она. – В основном у нас работают честные люди. Вы обнаружили падаль, за это мы вам благодарны.

Изумленная Фрина пожала руку полисменше. Еще минут десять назад она могла поспорить на немалые деньги, что такое вряд ли случится.

– Можно нам выйти? – спросила через дверь Джонс, и детектив-инспектор Робинсон угрюмо дал согласие.

Перед Дот, Фриной и констеблем Джонс предстало необычайное зрелище. Управляющий и Робинсон держали полуголого старшего констебля под руки и размахивали перед его носом до боли знакомым Фрине пакетиком. С пакетика свисали две тонкие ленточки пластыря.

– Видели? Он прикрепил его к груди пластырем. В следующий раз, когда вы захотите произвести обыск в моем отеле, детектив-инспектор, я обыщу каждого полицейского и только потом впущу сюда. Это неслыханно! Вы побеспокоили наших гостей и окончательно замарали репутацию полиции штата Виктория!

Фрина была с ним совершенно согласна.

– Да, просто не представляю, что скажет господин Роберт Сандерсон, депутат парламента, когда я расскажу ему обо всем этом. Настоящее потрясение. Моего гостя и служанку раздели и обыскали как уголовных преступников, не говоря уж обо мне самой. И что вы теперь намерены делать?

Детектив-инспектор Робинсон яростно тряс за плечи своего коллегу:

– Говори, тупица! Кто тебе заплатил? Зачем ты это сделал, Эллис? Ты нарушил клятву и вылетишь из полиции, а у тебя жена и четверо детей. На что ты собираешься жить? Говори же!

Эллис попытался что-то сказать, но закашлялся и затряс головой. Робинсон наотмашь ударил его по лицу. Дот в изумлении наблюдала эту сцену. Констебль Джонс сидела с невозмутимым видом. Саша смотрел на все с удивлением, как на представление, устроенное в его честь. Господин Смайти отпустил руку Эллиса и отошел в сторону. Он не одобрял насилие.

Эллис сплюнул кровь и ответил:

– Это была женщина.

– Молодая или старая? Какой у нее был акцент?

– Не знаю точно, мы разговаривали по телефону. Акцента я не заметил. Она пообещала пятьдесят фунтов за то, что я подброшу наркотик.

– Где вы его взяли? – резко спросила Фрина.

– Она его прислала. Всего один пакетик. Я забрал его вместе с деньгами на почте.

– Где именно?

– На главпочтамте, сэр. Она сказала…

– Что она сказала?

– …если я откажусь, она убьет моих жену и детей.

– И вы ей поверили? – рявкнул Робинсон. Эллис, похоже, удивился.

– Сначала нет, сэр, но она привела доказательства. Помните детей в кроватках с перерезанными глотками и убитую мать рядом с ними? Она сказала: это ее работа. Вы же знаете, в этом деле у нас до сих пор нет ни мотивов, ни подозреваемых…

– Идиот! – оборвал его Робинсон. – Это сделал муж жертвы. Сейчас он как раз на Рассел-стрит дает показания.

– Вы уверены, сэр?

– Конечно. Я ведь об этом уже говорил тебе, кретин.

– А я… я ей поверил… – заикаясь, пролепетал Эллис и расплакался.

Инспектор Робинсон отдернул руку, которой удерживал Эллиса, и с омерзением отвернулся.

– Боже милостивый! – воскликнул он.

– Дот, налей старшему констеблю чая. Вот, возьмите мой платок и высморкайтесь. Вот и хорошо, теперь выпейте это. – Фрина протянула Эллису чай и рюмку бенедиктина.

Молодой человек выпил и высморкался. Очень скоро он пришел в себя и начал рассказывать.

– Я взял пакетик и собирался его подбросить. Я правда поверил ей, сэр. Мне были нужны деньги, жене на операцию… Пожалуйста, сэр, не увольняйте меня. Иначе нам не прожить. – Он уже откровенно рыдал.

Фрина отозвала детектива-инспектора в сторону. Он пошел за ней, все еще кипя от злости.

– Обязательно давать этому огласку?

– Конечно, он же получил взятку.

– Да, но под сильным давлением. Напишите конфиденциальный отчет, не увольняйте его, но держите под наблюдением. Видите ли, если его сейчас выкинут на улицу, тому, кто стоит за всем этим, станет ясно, что его план провалился, а я этого не хочу. Понимаете?

– Да. Но что вы сделали, чтобы навлечь на себя такие неприятности?

– Хороший вопрос. Не знаю. Но я это выясню. Мы можем работать совместно? Не торопитесь увольнять Эллиса, а я дам вам знать, кого арестовывать, как только все узнаю.

– Это опасно, мисс.

– Да, но, кроме меня, этого не сделает никто, и это лучше, чем просто скучать. Ну же, давайте рискнем. Только представьте: возможно, вам удастся обезвредить крупнейшего из местных кокаиновых дельцов.

– Ну ладно… Только не надолго, – он немного помолчал. – Скажем, на неделю.