Во всяком случае, первое покушение не удалось. Вот только надо ли радоваться этому или огорчаться — Соня так для себя и не решила.

Затем последовали еще две попытки убийства Веры Клец. И все это Соня предпочитала делать руками Валентины. Сначала Валентина, не очень хорошо водившая машину, попыталась наехать на Веру, когда та выходила из подъезда дома, где жил ее отец (Соня проделала большую предварительную работу и выяснила, по каким дням и в какие часы Вера навещает отца). Но у Вали ничего не получилось, потому что она перепутала педаль газа и тормоза. В следующий раз Валентина собиралась сбросить на ее голову (все в том же дворе дома, где жил ее отец) трехлитровую банку с водой. Она три часа просидела на восьмом этаже в подъезде на подоконнике, у распахнутого окна, ожидая появления Веры, и, когда та появилась, Валя столкнула банку. Однако банка разбилась буквально в сантиметре от ног Веры. Та закричала, поскольку звук был страшный и Веру осыпало осколками банки и обрызгало водой. Но она осталась жива.

— Я думаю, нам надо на время остановиться, — предложила Валентина. — Кто знает этих богатых… Она может проанализировать все, что случилось с ней в последнее время, и нанять частных детективов, чтобы они следили за ней, точнее, за теми, кто попытается еще раз совершить покушение на ее жизнь.

На что Соня возразила:

— Вера не знала, что в ее кофе была подмешана сулема. Вот если бы, к примеру, у нее была собака, которой она спаивала бы остатки своего кофе, и эта собака околела, тогда бы она поняла, что собирались отравить ее саму. Или если бы ты все же нажала на нужную педаль, а не на педаль тормоза, и хотя бы толкнула ее крылом машины, она, возможно, что-то и заподозрила бы, хотя и в этом случае — вряд ли. Всем известно, что для большинства женщин парковка машины — проблема, а потому, скорее всего, Вера просто не обратила на тебя внимания. Что же касается разбитой банки, то на меня тоже раза три роняли стеклянные бутылки, правда, пустые — дети резвились на верхних этажах… И это удивительно, что они в меня ни разу не попали.

В тот период Соне казалось, что жизнь ее обрела реальный смысл. Если до этого она мечтала об Андрее, о том, чтобы он вернулся к ней, и эта мечта постепенно приобретала оттенок нереальности и какой-то болезненной фантазии, то цель уничтожить соперницу представлялась ей более реальной и, к ее тихому ужасу, сладкой. Она жаждала ее смерти, и это желание — лишить ее жизни — захлестывало Соню с головой, не давало ей спать по ночам. От этих мыслей у нее вечерами поднималась температура, горели щеки, словно она мечтала не об убийстве, а о свидании с любовником.

Даже образ самого Андрея с каждым днем становился для Сони не таким уж и привлекательным (хотя в мыслях она еще продолжала желать его в мужья), чувство мести пожирало ее и одновременно придавало сил.

— Я больна, Валя? — спрашивала Соня иногда свою молодую тетку, укладываясь спать и с удовольствием ощущая ее теплую руку на своей щеке. — Больна? Я превращаюсь в ненормальную?

— Если ты говоришь об этом, значит, ты нормальная. — Валя гладила ее по голове, как маленькую девочку, и Соне отчего-то хотелось заплакать или поцеловать Валину руку.

Была ночь, Дмитрий крепко спал, а Лиза все еще сидела в кухне и боролась с сильнейшим желанием покурить. Чтобы не думать о сигарете, она пила чай, грызла семечки, чистила апельсин, чертила какие-то каракули на бумаге, смотрела в окно, ломала на кусочки шоколад, мыла чашки. Внушала себе, что беременность — веская причина, чтобы бросить курить. Но ребенок был так мал, он еще не шевелился в животе, он вообще представлялся Лизе маленьким и нежным розовым бутоном, а потому никак не ассоциировался в ее сознании с материнством.

Она скучала по Глафире и чувствовала себя как никогда бессильной, чтобы хотя бы начать ее поиски. Они с Глашей находили стольких людей, распутывали такие сложные дела, что теперь, когда Лиза осталась одна, она никак не могла взять в толк, почему же она сама не в состоянии понять, куда могла подеваться ее подруга? И почему молчит ее интуиция?

Одно было ясно — Глафира не сообщает о себе потому, что не может. Либо ее держат взаперти, либо ее уже нет в живых.

Когда ожил телефон на столе и заурчал, словно просыпаясь, Лиза вздрогнула. В квартире было слишком тихо для таких дневных, суетливых, назойливых звуков. К тому же Лиза очень берегла сон мужа.

— Да, слушаю.

Звонила женщина. Не представившись, она сказала, что ей просто необходимо встретиться с ней и поговорить. Что речь идет о жизни и смерти. И попросила Лизу приехать в ее офис.

Лиза взглянула на часы. Половина первого ночи. Конечно, беременной женщине тащиться на работу ночью на встречу с неизвестной женщиной не стоило бы. Но, с другой стороны, к ней обратились за помощью. Кто знает, может, она еще в состоянии помочь кому-то другому, раз уж не может помочь самой себе?

По-хорошему, она должна была бы разбудить Дмитрия и предупредить его о том, что она уезжает. Но он так крепко и сладко спал, что она не стала его тревожить. Просто оставила записку: «У меня клиент. Я в офисе. Обещаю не курить. Целую», оделась и вышла из квартиры. Спустилась, села в машину и поехала в офис.

Как часто Глаша спрашивала ее: «Лиза, ты что, вообще ничего не боишься?» И каждый раз Лиза говорила: «Боюсь. Но если не бороться с этим чувством, то можно всю жизнь просидеть в своей норе. Почему я должна бояться? Пусть лучше меня боятся!»

Вот так и получалось, что на каждом шагу она вспоминала Глашу. И даже не могла припомнить ни одного дела, где бы Глаша ей не помогла или в каком бы не принимала участия.

В открытое окно машины лился прохладный свежий ветерок, пахло влажным после дождя асфальтом, на перекрестках подмигивали равнодушным желтым глазом светофоры. Все нормальные люди давно спали в своих постелях, и только она, неспокойная, маявшаяся от бессилия и находившаяся на грани отчаяния, ехала на встречу с какой-то незнакомой женщиной. Зачем? Предпочла работу жестокой бессоннице?

Маленькая городская площадь, старинные особняки, среди которых — аккуратный, белый, с ажурной чугунной оградой и мраморными ступенями парадного крыльца, ярко освещенными уличным, похожим на прозрачный одуванчик фонарем, дом. Адвокатская контора Елизаветы Сергеевны Травиной. У ворот Лиза приметила темную фигурку и с облегчением вздохнула. Как бы она ни гнала прочь все свои страхи, встретиться ночью с женщиной куда безопаснее, чем с мужчиной.

Худенькая брюнетка в парике и темных очках (и это ночью!), в джинсах и легком свитере.

— Это вы мне звонили? — на всякий случай спросила Лиза.

— Да, я. Извините, что я потревожила вас в столь позднее время, но вы сейчас сами все поймете… Не могу взять с вас никаких обещаний, поскольку просто не имею права, поэтому от того, как вы себя поведете, зависит наш разговор, — начала женщина, явно нервничая.

— Вы меня заинтриговали. По телефону вы, кажется, сказали, что вопрос, по которому вы ко мне обратились, касается жизни и смерти?