У подножия стелы лежали цветы. Я подошла и уставилась на мужественное лицо защитника ленинградского неба. Летчик, в свою очередь, начисто меня игнорировал — он упорно смотрел поверх моей головы и деревьев — в небо и только в небо. Наверно, ему обещали подвезти оттуда туловище, руки-ноги и все остальное. Но это — в случае летной погоды, а сегодняшние атмосферные условия к полетам, прямо скажем, не располагали.

— Что, дочка, одна гуляешь?

Я обернулась и расплылась в улыбке: из окна машины на меня смотрел давешний усатый милиционер, гроза аллейных маньяков-велосипедистов.

— А я вас помню, товарищ сержант.

— Да? Откуда же?

Он грузно спрыгнул на землю и встал рядом, разминая папиросу.

— Мы с вами тут уже встречались, вон там, в аллее.

Усатый всмотрелся и тоже заулыбался:

— Как же, как же… с собакой, правильно? Без намордника.

— Верно! — кивнула я.

Мент щелкнул зажигалкой.

— Где ж собака?

— Дома осталась… — Я наклонилась посмотреть на букеты. — Это кто ж сюда цветы носит, да еще в дождь?

— Носят… — неопределенно отвечал усатый, выпуская облако табачного дыма. — Школ вокруг много, шефствуют. Когда учебный год, так и вовсе по десять раз на день. А сейчас меньше… лето, каникулы…

В машине щелкнула, захрипела-заговорила рация.

— Семеныч, вызывают! — позвал из кабины напарник сержанта.

— Ну так ответь! Доложи обстановку… — с досадой откликнулся тот и подмигнул мне: — Молодые, всему учить надо.

Я ответила мудрой сочувственной усмешкой: мол, кому, как не мне, старику, понять другого старика…

— А вы что, тут каждый день стоите?

— Почти каждый. — Усатый еще разок затянулся и тщательно затоптал окурок — Приказ есть приказ, дочка.

— Ловите кого-нибудь? — невинно осведомилась я.

Он усмехнулся.

— Уже поймали.

«Ничего себе! — подумала я. — Так-таки и поймали?»

Это становилось интересным. Неужели сосновский маньяк действительно пойман? Почему тогда полковник ничего не сказал мне об этом? Может, просто не успел? Может, убийцу поймали вчера или даже сегодня утром?

— Значит, поймали… — произнесла я вслух. — И кого же?

— Тебя, — спокойно ответил мент.

В следующее мгновение он взмахнул рукой, мир крутанулся перед моими глазами, небо слилось с землей, мелькнули верхушки деревьев, и наступила темнота.

Очнулась я в полном параличе — в жутком чувстве, будто от меня остался один только мозг, а тело не действует вообще. Сильно болела голова; я попробовала повернуть ее — мышцы шеи работали, а вот затылок немедленно отозвался пульсирующей болью — по-видимому, там набухала здоровенная шишка. Но почему я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой? И где я нахожусь?

— Семеныч, мяско-то ожило, — сказал кто-то невидимый мне. — Можно приступать.

— Долго она что-то отдыхала, — ответил знакомый голос усатого мента.

Сбоку послышался смешок — это был кто-то третий. Я скосила глаза: на меня, умильно улыбаясь, смотрел круглолицый парень в милицейской форме с погонами рядового.

— Долго ли, коротко, а ожила. Ты, Семеныч, вдарить умеешь.

— Ну так, — теперь усмехнулся усатый. — Нам ведь дохлая ни к чему. Дохлая нам без интересу. Мяско хорошо, когда свежее.

— И шустрое, — подхватил первый. — Когда начнем-то?

— Слышь, Петюня, не терпится ему, — благодушным тоном проговорил пожилой мент. — Ох, молодежь, молодежь…

— А чего терпеть-то? — возразил первый. — И так больше недели голодаем. У меня уже первотоксикос начался.

— Чего? — переспросил Семеныч.

— Первотоксикос. Когда яйца ломить начинает.

Семеныч рассмеялся:

— Ну, ты скажешь, Копцов. Слышал звон, да не знаешь, где он. Спермотоксикоз это, понял? От слов «сперма» и «токсикоз». А ты — «перво»… ну при чем тут «перво»?

— При чем, при чем… — сердито отвечал первый. — Больно умный ты, Семеныч, начитанный. При том, что сперва яйца ломит, а потом на стену лезешь, вот при чем. Ты что, меня специально заводишь? Давай уже натянем ее по разику, а разговоры будем потом разговаривать…

Я слушала эту содержательную беседу, и постепенно до меня доходила жуткая серьезность моего положения. По-видимому, я находилась внутри милицейской машины. Я лежала на скамье, прижатая к ней как минимум тремя ремнями и обернутая несколькими слоями полиэтиленовой пленки. За то время, пока я пребывала в отключке, эти свиньи сорвали с меня всю одежду и голой завернули в какой-то прозрачный кокон. Меня едва не стошнило от мысли, что эти твари касались моего тела своими мерзкими лапами. Но это наверняка выглядело райскими утехами по сравнению с тем, что предстояло мне в самом ближайшем будущем согласно их садистскому ритуалу. Я ведь видела фотографии жертв этой развеселой компании…

— Больно начитанный, говоришь? Больно умный, говоришь? — переспросил усатый мент, сидевший на месте водителя. — Дурак ты, Копцов. Тебе лишь бы засунуть, а там хоть трава не расти…

Третий, примостившийся на боковой скамье рядом со мной, вдруг хлопнул в ладоши и громко заржал.

— Ты чего, Петюня?

— Так это… — выдавил он, заходясь от смеха. — Если Копцов куда засунет, там точно трава не вырастет…

Двое других поддержали Петюню ответным ржанием.

— Ох, молодежь, молодежь, — с отеческой интонацией проговорил Семеныч. — Где б вы без меня были…

— Где-где… Жарили бы ее сейчас, как положено, вот где, — отозвался Копцов.

— Я ж говорю, дурак. Сегодня цветы сколько раз приносили?

— Один, — ответил Петюня.

— Вот то-то и оно, что один, — подтвердил усатый. — Значит, должны еще раз принести. А теперь сами подумайте: заявляется сюда целая делегация, а мы тут с мясцом развлекаемся. А мясцо, как вы знаете, молча не лежит. Ну, и хорошо ли получится?

Два младших мента молчали, обдумывая сказанное. Я снова безуспешно попробовала шевельнуться — ремни и пленка не позволяли двинуть и пальцем. Нет сомнений, здесь отработано все, до самых последних мелочей. Вот вам и объяснение, почему никакие патрули не могут поймать этих сволочей: они сами по себе — патруль! Туг ведь еще вот что: если бы маньяком был просто один из ментов, то его товарищи рано или поздно заподозрили бы неладное. Но когда единой бандой выступает целая группа, отдельный патруль, заметить что-либо практически невозможно… Кто бы мог предположить, что роль маньяка-одиночки возьмут на себя сразу трое?! Они исполняют свой садистский ритуал внутри глухо запертой машины посреди дневного парка, и людям вокруг даже в голову не приходит, какие ужасы совершаются в сотне метров от играющих детей и мамаш с колясками.