— Складно, — признала я.

Мы немного помолчали.

— Знаете, сколько раз вы его пырнули ножом? — вдруг спросил он.

Я пожала плечами.

— Тридцать?

— Девятнадцать.

— Жаль, — усмехнулась я. — Он много недополучил.

Полковник вздохнул:

— Знаете, чего я не понимаю, Александра Родионовна? Две вещи. Во-первых, зачем было убивать этого милиционера таким зверским образом?

Я снова усмехнулась:

— А этого вы и не поймете, Константин Викентьевич. Для того, чтобы это понять, нужно полежать голышом в полиэтиленовом коконе на скамье, где до тебя истязали других женщин. Нужно послушать, как они называют тебя «мяском», нужно посмотреть, как они поигрывают ножичком над твоим животом. Нужно…

Мой голос прервался. Новоявленский поспешно положил мне руку на плечо.

— Не надо продолжать, Саша. Я понял, извините. Честно говоря, такой ответ я и предполагал, но все же мне нужно было его услышать. Извините еще раз. Но есть еще и второй вопрос.

— Я слушаю.

— Почему вы так уверены, что я стану вас покрывать?

— А почему вы думаете, что я в этом уверена?

— Ну как же… — Полковник развел руками. — Вы даже не позаботились о том, чтобы выбросить нож, — так и оставили его в груди у этого борова. Вы не стерли отпечатков ни с рукоятки, ни с полиэтилена, ни с пакета. То же относится и к следам вашей обуви — они там повсюду.

— По-вашему, я должна была этим заниматься? Заметать следы?

— Почему бы и нет? К примеру, вы могли с легкостью имитировать самовозгорание автомобиля, что уничтожило бы отпечатки. Могли обернуть ноги тряпками или хоть тем же полиэтиленом, а кроссовки надеть в другом месте, подальше. Я не верю, что эти простые возможности не пришли вам в голову. Вы ведь не пребывали в состоянии аффекта. Хладнокровно умылись, оделись, спокойно вышли из парка и спокойно позвонили мне. Вывод? Вы были уверены, что вам не угрожает расследование. Иными словами, вы были уверены, что полковник Новоявленский вас прикроет. Так?

— Так.

— Почему?

Я рассмеялась.

— Константин Викентьевич, пожалуйста, не держите меня за дурочку. Я слишком ценный ресурс, чтобы вы согласились отказаться от моих услуг. Особенно сейчас, когда их действенность и полезность доказана на практике. Это раз. И два: мое задание было сформулировано предельно ясно: убить маньяка из Сосновки. Не арестовать, не пожурить, не запустить в космос… — убить. При том что, как именно я это сделаю, не было известно ни вам, ни мне. Мог бы — чисто гипотетически — случиться такой вариант, что он рухнул бы с крыши Большого Дома на Литейном прямиком на голову вашего генерала. Отчего бы и нет?.. Я имею в виду чисто гипотетически. Повторяю: вы понятия не имели, как это произойдет, но, тем не менее, отважились дать мне такое задание. Иными словами, вы заранее взяли на себя ответственность за результат. Подчеркну еще раз: любой результат. И вот он, результат. Я свое дело сделала — убила. Теперь ваша очередь — разгребайте последствия. Я не права?

Новоявленский не ответил. Мы молча шагали по набережной — впереди гордым буревестником реял Бимулин хвост, сзади плелась несчастная черная «Волга». Наконец полковник нарушил молчание:

— Саша, когда мы говорили по телефону, вы сказали что-то вроде того, что с меня причитается. Что вы имели в виду?

— Прагу, — просто ответила я. — Я имела в виду Прагу и свою поездку к любимому человеку. Не может быть, чтобы Сережа вам не докладывал.

— Понятно.

Он снова надолго замолчал, но тут уже не выдержала Я:

— Что вам понятно, Константин Викентьевич? Неужели я не заслужила этой небольшой поблажки? Я ведь не прошу ни денег, ни орденов. Визу на месяц, не более того. Что, много? Ну дайте хоть на три недели.

— Вы же сами говорили про ценный ресурс, — заметил Новоявленский. — А ценные ресурсы по заграницам не больно-то разъезжают. В любом случае я должен обговорить это с начальством.

— Знаете что? — выпалила я, останавливаясь. — Перестаньте морочить мне голову, товарищ полковник. Думаете, я не понимаю, что ваше начальство не знает обо мне ровным счетом ничего? Ноль целых, ноль десятых! Я не только ваш ценный ресурс, Константин Викентьевич, я еще и ваш личный ресурс. Личный! Особенно сейчас, после трагической гибели Свиблова… Я практически уверена, что о нашем маленьком секрете знаем только мы с вами и более никто. Нет? Посмотрите мне в глаза и скажите, что это не так. Давайте, давайте…

— Почему? — очень тихо спросил он и оглянулся на «Волгу». — Почему вы так решили — про личный ресурс и про маленький секрет?

— Потому что это ежу понятно, — так же тихо ответила я, глядя ему прямо в глаза. — Потому что вы умный человек, а умные люди начальству о подобных ресурсах не докладывают. А те, кто докладывает, к вечеру оказываются в дурдоме. Потому что, как хорошо известно начальству, с ведьмами, чертями и прочей нечистой силой общаются именно там, в отделении белой горячки. Я ведь уже просила: не держите меня за дурочку…

Новоявленский остановил меня жестом.

— Хорошо, Александра Родионовна, — произнес он официальным тоном, — я подумаю, как вам можно помочь. Передавайте привет вашей замечательной маме. Доброй ночи. Вы сделали сегодня огромное дело, но наговорили еще больше.

Полковник подозвал машину. Вернувшаяся из авангарда Бимуля разочарованно смотрела, как самая впечатляющая часть ее свиты растворяется в темноте вечера. «Ну вот. Теперь никто не поверит, — было написано на ее морде. — Ну хоть бы один кобелина попался навстречу, чтобы потом подтвердить…»

Я потрепала собаку по загривку.

— Не плачь, подруга. Они смотрели на тебя сверху, из окон. Смотрели и скулили от зависти. Это был настоящий триумф!

Бимуля благодарно вильнула хвостом и отошла понюхать соседнее дерево. На что, спрашивается, нужны друзья, если они не умеют вовремя подсовывать нам конфетки благостной лжи?

Набежал сентябрь — неожиданно солнечный, желто-синий, как милицейский «газик». Набежал и принес с собой то же странное чувство, какое было у меня в июне: отныне жизнь уже не измерялась учебными годами, как раньше. Теперь, девушка, это всего лишь один из двенадцати месяцев, привыкай. Сколько себя помнила, я постоянно куда-то переходила: из младшей группы в старшую, из класса в класс, с курса на курс. Куда осталось переходить сейчас — на пенсию? Было отчего взгрустнуть — даже мне, киллеру с пропеллером на мотороллере…

Конечно, эти три слова, непонятно откуда пришедшие мне на ум и произносимые на манер веселого заклинания, представляли собой совершенно бессмысленную мантру. Ну какой из меня киллер… — чушь, да и только. И при чем тут пропеллер?., не говоря уже о мотороллере, на котором я в жизни не сидела и, более того, садиться не собиралась. Хотя, если вдуматься, то кое-какие объяснения все же находились. Взять, к примеру, пропеллер — неотъемлемый атрибут Карлсона-который-живет-на-крыше, Карлсона — спасителя от всепоглощающей обыденной скуки… Наверно, чем-то подобным была и для меня эта открывшаяся во мне таинственная и необъяснимая способность. Но главное, моя мантра очень красиво перекатывалась на языке — крр-р-руглые шарр-р-рики «р», прыгающие по длл-л-лин-нющим лл-л-линиям «л»: киллер с пропеллером на мотороллере! Это звучит гордо!