Гада психом не был. Он понимал, что такой бесценный камень не могло купить ни частное лицо, ни даже преступный клан. Завести разговор о приобретении «Слезы дракона» могло только государство.

— Он правильно думает, — подтвердил я.

Во взгляде Малека появилось нечто новое, уже не только изумление. Я понял, что теперь уж я точно перешел черту. Отныне я целиком был во власти этих людей. Это они еще смогут предложить правдоподобное оправдание, типа: «Мы вели эти разговоры, чтобы вывести коварного русского на чистую воду!» Для меня путь к отступлению отныне был отрезан.

А раз так — вперед!

— Давайте уточним все же: что мы должны сделать, чтобы получить камень? — спросил я.

Малек коротко переговорил с Гадой.

— Вы совершенно уверены, что сможете сделать так, что его сына отпустят?

— Если я смогу сегодня как-то связаться с Душанбе, завтра к вечеру, самое позднее послезавтра, его сын будет на свободе, а уголовное дело будет закрыто.

Снова короткие переговоры.

— А какие гарантии?

— Подумайте, как сын командира Гады может связаться с ним, когда окажется на свободе. Когда командир Гада в этом убедится, он отдаст мне камень.

Переговоры.

— Командир Гада хочет еще, чтобы вы дали его сыну сто пятьдесят тысяч долларов. Столько стоил товар, который у него отобрали. Иначе его убьют его товарищи — ну, те, на кого он работает.

— На это может потребоваться больше времени, — сказал я. — Я не уверен, что в Душанбе можно достать такие деньги. Не исключено, что их придется привезти туда из другого места.

Вряд ли мне удалось здесь напустить туману. Все прекрасно понимали, в каком городе могли интересоваться изумрудом.

Выслушав перевод, Гада, раскладывая руками невидимые кучи, изложил свою схему.

— Он предлагает так, — перевел Малек. — Его сына освобождают — он достает камень. Сын говорит ему, что получил деньги — он отдает изумруд вам.

Ну уж нет! Сына, если командир Гада нарушит договор, можно будет попытаться снова поймать. А за деньги я как отчитаюсь?

— Нет, я предлагаю другую схему. Сын говорит ему, что он на свободе, командир Гада отдает мне камень. Он всегда сможет помешать мне улететь отсюда с изумрудом. Потом сын говорит ему, что деньги получил, и я спокойно улетаю.

Гада выслушал мое предложение и кивнул.

— А насколько я могу быть уверен, что получу камень? — спросил я. — Ведь его сына уже освободят.

Малек перевел. Командир Гада выпрямился и ударил кулаком себя в грудь. Из того, что он сказал, я понял слово «Аллах».

— Он клянется честью офицера, жизнью своего сына и Аллахом, что выполнит обещание, — перевел Малек и добавил для меня: — Такими вещами здесь не бросаются. По крайней мере, жизнью сына.

— Ну а если ему просто не удастся получить камень? Или ему помешают?

Малек понял, что значит «помешают».

— Помешать могут. Это как национальное достояние. Отвечает за него сам Масуд, но он же не будет стоять при изумруде с ружьем? А охраняют его военные, которые подчиняются командиру Гаде.

Малек покачал головой: ему все это казалось безумием. Он посмотрел на меня, но не осуждающе, не как на человека, который собирается втянуть его родственника в смертельно опасную авантюру, а как на персонажа какой-то трагедии, которого неумолимый рок толкает навстречу своей гибели. Потом он перевел взгляд на командира Гаду, летящего к собственному концу на несколько корпусов впереди меня.

— Ну, не знаю, — медленно произнес Малек. — Наверно, вы оба осознаете, что делаете. В любом случае, вы можете быть уверены, что он сделает все, чтобы освободить сына. Только…

Он хотел прибавить что-то. Что-то доброе, типа: «Ребята, зачем вам это? Бросьте!» Однако понял, что ставки уже сделаны и что они для каждого из нас высоки. И просто сказал мне:

— Вам придется рискнуть.

Действительно, в конце-то концов! Как будто я в своей жизни занимался чем-то другим.

4

Кто-то, наверное, решил, что я блефовал. Что я просто придумал, как можно обвести эту гаду вокруг пальца. Нет! Эта часть операции как раз была продумана. Разумеется, никто не мог предположить, что нам предложат обменять изумруд на заключенного, но тылы у меня были обеспечены.

В Таджикистане, который с трудом выходил из гражданской войны, позиции России были сильны, как ни в одной другой бывшей советской республике. Да-да, с одной стороны, там по городу открыто разъезжали на бэтээрах боевики с автоматами. Но, с другой стороны, южную границу страны защищали российские пограничники, которых прикрывала целая дивизия. Так что сына командира Гады захватили наши люди, и, даже если они передали контрабандиста местным властям, забрать его оттуда они смогут.

Не знаю, по какой причине, но Контора передала мне на связь в Душанбе не своего сотрудника, а офицера ГРУ. Не исключено, что у наших там никого не было в тот момент или просто у военных возможностей было больше. Человека звали Лев, не знаю, настоящее это было имя или кодовое. Он, как и многие офицеры штаба 201-й дивизии, жил в той же гостинице «Таджикистан», в которой мы останавливались по пути на сопредельную территорию. Мы практически каждый вечер ужинали в одно и то же время в ресторанчике в подвале гостиницы и со второго вечера стали раскланиваться. Только мои товарищи не знали, что мы потом еще несколько часов проведем вместе, прорабатывая различные варианты. Но, поскольку жизнь нас всегда переиграет, вариант с обменом изумруда на заключенного, повторюсь, нам в голову не пришел.

Льва — он был в звании майора и по гостинице ходил в форме — я вызвонил по его мобильному в вечер прилета. Мы обменялись кодовыми фразами, потом поужинали за соседними столиками, изучая друг друга взглядами. А после еды, распрощавшись со своими, я зашел к нему в номер.

Лев был крепким, жилистым, с жидкими бесцветными волосами и удлиненным лицом эпилептоида. Когда я говорю «эпилептоид», это не значит, что он болел эпилепсией. Это такой психологический тип — тип людей, любящих во всем порядок, размеренность и неукоснительность. Эпилептоиды кучкуются в армии, милиции, тошнотворных учреждениях типа налоговых инспекций, а также в профессиях, требующих сосредоточенности и терпения, например среди ювелиров или часовщиков. Психика у них вязкая, как смола. Начав какое-то дело, они не могут его не закончить. Принявшись вас в чем-то убеждать, они будут делать это до тех пор, пока вы не сдадитесь. Такие люди не изобретут ничего нового, но если существует соответствующий устав, закон, инструкция или техническая спецификация, вы можете быть уверенными, что они от них не отступят.

Эпилептоидам хорошо с себе подобными. Среди людей, с которыми я общаюсь, таковых не наблюдается. Более того, принадлежность моего связного к этому психологическому типу напугала меня настолько, что я связался с Эсквайром. После чего Лев получил формальное и категорическое указание выполнять, не подвергая их анализу и улучшению, любые мои просьбы — как если бы это был Устав внутренней службы. А в случае, если это превышает его возможности, немедленно обращаться непосредственно к помощнику Бородавочника.